– Меня не убеждает твое «не могу», подними свой зад и…
– Я плохо себя чувствую, ты понимаешь? Меня дважды тошнило. У меня голова болит. И живот тоже.
Это было преуменьшением. Он чувствовал себя так, словно кто-то вшил муравейник ему под кожу и теперь насекомые кусали и жалили все, что располагалось в брюшной полости.
Повернул ключ зажигания, подождал, пока двигатель завелся. Включил снегоочистители.
Стил хмыкнула:
– Эй, я ведь тоже весь день мучаюсь от похмелья, ну не будь таким нытиком.
– Это не похмелье.
Он дал задний ход, колеса заскользили, затем сцепились с покрытием.
– Морочь голову кому-нибудь другому, твои сказки годятся только на то, чтобы смешить баранов.
– Послушай…
Логан закусил губу. Поморщился. Поймал свое отражение в зеркале заднего вида. Рот был распухшим, губы потрескались, по скулам тянулись обширные кровоподтеки.
Должен же быть какой-то способ заставить ее заткнуться. Нечто такое, что завело бы ее. Разумеется, такой способ существовал:
– Слушай, то самое детское порно в компьютере Джека Уоллеса. Оно же было хорошо запрятано. А как получилось, что тебе удалось его найти?
– Да, отличный ход, Ганнибал Лектер, но тебе не удастся так легко сменить тему разговора. Если не хочешь встречаться со своими детьми, скажи им это сам.
– Да ладно, ты и с микроволновкой-то с трудом справляешься, а тут вдруг стала компьютерным гением.
Он отключил телефон, развернул «фиат», проехал мимо огромных сараев промышленной зоны и выполз на шоссе.
Желудок колыхался и булькал синхронно с прибоем в черепушке. У него точно сотрясение мозга. Возможно, ему нельзя вести машину. А что оставалось делать? Сидеть у Саманты до тех пор, пока Рубен не пришлет кого-нибудь другого, чтобы разобраться с ним?
Снова позвонила Стил.
– Ты действительно хочешь это знать? Отлично.
Какая-то возня, затем звук закрывающейся двери.
Дорога была грязной: снежная кашица, гравий и песок, «дворники» еле справлялись.
– Я пошла сказать ему чтобы он держался как можно дальше от Клаудии Бородитски. Этот сраный педик обладал манерами, которые вызывали к нему интерес. Знаешь, он любил распустить хвост, представляясь большим человеком. И вот эта Клаудиа вдруг заявляет, что это был не он. Ну, в парке на нее напал не он. Супер, да?
Крошечные снежинки, кружась, цеплялись за стены каркасных домов, построенных в стиле «дом – книжная полка».
– Он на меня наскочил: «Я же говорил вам, что никогда ее не видел, что это меня никак не касается», и тут звонит телефон. Он отошел. А когда он закончил разговор, я уже чувствовала… э-э… ну, сам понимаешь, что я чувствовала. Ноутбук был в кабинете, и эти фотографии… Они были в режиме слайд-шоу.
По противоположной стороне дороги проехал велосипедист; из-под заднего колеса вырывался фонтан грязи.
– Этот мерзавец даже не потрудился закрыть ноут, когда я позвонила в дверь. Оставил его там, где стоял. – Она засопела. – Пока он болтал, эта мерзость демонстрировалась на экране.
– Так значит, у тебя не было необходимости вводить пароль или что-то вроде этого?
– Конечно. А откуда мне было знать, что там за пароль? Я что, Деррен Браун
[88]?
Логан подъехал к обочине и остановил машину. Отсюда поля по обеим сторонам выглядели, как лоскутное одеяло белого и серого цветов, простеганное черными нитками.
Он выдохнул и провел рукой по животу. Когда пальцы касались пореза, поднималась жгучая боль, как будто в рану втирали соль.
Стил затеяла четырехгодичную свару с Нэпиером, для того чтобы прикрыть его. И вот теперь он насильно вовлечен в расследование ее дела, которое ведет мастер по приготовлению чипсов и пирожных. Нэпиер был сродни Носферату
[89], только и ждал момента, чтобы наброситься.
Джек Уоллес – высокомерный придурок, что безоговорочно подтверждалось записью его допроса. Он спокойно сидел и твердил как попугай: «Без комментариев».
А может, он и не был педофилом. Может, для него имела значение лишь сексуальная мощь, а то, кому она будет продемонстрирована, его совершенно не трогало. Такой самцовый способ самоутверждения…
И вот теперь Стил была на линии огня, потому что этот Уоллес рвался выйти на свободу. Ой, несчастный я человек, меня подставила женщина-полицейский.
Логан вывел на экран фото Саманты на свадьбе Ренни. Поставил телефон в нишу на приборной доске.
– Я знаю, о чем ты думаешь, и знаю, что ты права.
Никакого ответа.
– Ты думаешь, что я ищу причину не ехать домой. Потому что, когда я вернусь, мне придется признать тот факт, что я облажался.
Саманта была прекрасна. Волосы красные как свежая кровь, кожа бледная как снег. Благодаря корсету верхняя часть ее груди выглядела припухшей, а так – с какой стороны ни посмотри, скелет, обтянутый кожей. Над корсетом впору вывешивать баннер со строчкой «Каркнул Ворон: “Никогда”»
[90]. На обнаженных плечах татуировки – ягоды ежевики, черепа, сердца и зазубренные гребешки водоворотов.
– Ну давай, посмотри на меня: я не могу убить кого-то даже в целях самообороны без того, чтобы не почувствовать весь ужас от содеянного. У меня такое чувство, будто я ношу в грудной клетке кусок гранита. Разве я могу хладнокровно убить Рубена?
Подавшись вперед, он сосредоточил взгляд на лице Саманты.
– Она заступилась за меня. Самое малое, что я могу сделать, это отплатить услугой за услугу.
Молчит.
– Я тоскую по тебе.
Никакого ответа.
Он вздохнул, убрал телефон и снова завел мотор.
Безрадостная поездка домой.
В супермаркете в Петерхеде было не очень многолюдно: половина шестого, суббота. Ему действительно повезло. Это значило, что вокруг не окажется слишком много людей, которые будут глазеть, как он, хромая, переходит от одной стойки к другой в отделе дешевой одежды.
Поймал свое отражение в зеркале на колонне. Наивно думать, что при таком-то виде можно спокойно ходить по магазину. Его кагул, хоть и вывернут наизнанку, покрыт следами множества грехов и кровавыми пятнами. На самом деле охрана супермаркета, имей они хоть какое-то присутствие разума, не должна спускать с него глаз. Но нет. С тем же успехом можно нести плакат с надписью «Я ворую с открытых прилавков бекон и сыр».
