– Сомкни свои длани, черная вода. Я увидела все, что хотела.
Мерцание на поверхности воды прекратилось, вода снова стала черной и непроницаемой. Ведьма Мамелфа отвернулась от кадки и взглянула на Глеба.
– Больше года тому назад ты пришел в Гиблое место и сорвал печать, – сказала она. – Ты разбудил чудовище, которое спало несколько сотен лет.
Глеб сдвинул брови и хмуро уточнил:
– Ты говоришь про туман?
Морщинистые губы старухи растянулись в улыбку.
– Туман? – насмешливо проговорила она. И покачала седовласой головой. – Это не просто туман, ходок. Он не из нашего мира. Больше года твари, вышедшие из тумана, не могли переступить межу и бесновались внутри Гиблого места. Охотники и ходоки, в которых они вселялись, погибали. Но потом пришел молодой ходок.
– Дивлян? – Глеб прищурился. – Что с ним было не так?
– Он искал вещь, за которой послал его чернобородый купец. И нашел ее. Молодой ходок вынес эту вещь за межу, но вместе с ней он вынес и призрачную тварь. Тело молодого ходока стало для нее вместилищем.
– Значит, вещь, которую Дивлян вынес из Гиблого места, помогла призрачной твари пересечь межу?
Старуха облизнула кончиком языка вялые десны и сказала:
– Эта вещь – такое же порождение тумана, как призрачные твари. Она многолика. Так же, как все они. Набравшись сил, тварь покинула тело молодого ходока, приняв его облик. Пока вещь была у него, он мог управлять тварью. Но потом чернобородый купец забрал у молодого ходока эту вещь.
Ведьма передернула плечами, проковыляла к печи и снова села на свою лавку.
– Старые кости мерзнут, – тихо проворчала она, поднимая с пола кочергу. – Старые мысли вянут. Новыми боги не одаривают. Проклятая жизнь.
Открыв заслонку, она снова поворошила угли. Они вспыхнули с новой силой, и на морщинистом, безобразном лице ведьмы заиграли багровые отблески. Мамелфа закрыла заслонку и обратила свой взор на Глеба.
– Призрачная тварь убила молодого ходока, – вновь заговорила она. – И принялась блуждать по городу, высасывая соки из людей и порождая их двойников. Она перебила охоронцев чернобородого купца, но самого его уничтожить не смогла. Хитрый купец спрятал вещь за десять заговоренных скрепов. Но потом пришел ты, ходок, и сорвал скреп. Всего один скреп, но этого оказалось достаточно. – Мамелфа усмехнулась. – По вашему городу бродят ожившие тени, ходок. Гиблое место запустило лапы в ваши пажити.
Глеб стиснул пальцами рукоять меча и хрипло спросил:
– Как это остановить?
Глазки ведьмы насмешливо прищурились.
– Ты сам знаешь как. Отнеси в Гиблое место вещь, которую притащил сюда молодой глупец.
– И тогда все остановится?
– Вещь помогла тварям выбраться за межу. И она же уведет их обратно.
Глеб прищурил темные глаза и задумчиво проговорил:
– Как волшебная флейта Ганса-крысолова из Гаммельна... – Выйдя из задумчивости, он вновь взглянул на ведьму и сказал: – В Гиблом месте остался кузнец Вакар. Он выковал для меня заговоренное оружие, но нелюди утащили его в мертвый город и заставили работать на себя. Я обещал кузнецу, что вытащу его оттуда.
– Не нужно давать обещания, которые не сможешь выполнить, – холодно изрекла ведьма. – Кузнец Вакар больше не человек. Нелюди изменили его.
– Когда я видел его в последний раз, он был человеком, – возразил Глеб. – А потом пришел туман, и в Гиблом месте все изменилось. Что, если туман помешал ему превратиться в нелюдя.
Ведьма долго сидела молча, глядя на железную заслонку печи и морща морщинистый лоб. Затем разлепила тонкие губы и нехотя произнесла:
– Хорошо. Я дам тебе зелье.
Старуха протянула руку к полке над печью, взяла маленькую глиняную кубышку, запечатанную смолой, и протянула ее Глебу.
– Возьми это, Первоход.
Дождавшись, пока он спрячет кубышку за пазуху, ведьма проговорила холодным, злым голосом:
– Вы получили то, за чем пришли. Теперь пора платить. – Маленькие глазки Мамелфы блеснули, а затем расширились и стали темными и страшными, как бездонная пропасть. – Давно уж я хотела заполучить твое сердце, ходок, – хрипло проворчала она. – Теперь мой час настал.
– Тебе нужен не он, а я! – резко возразила Диона. – Это не Глеб, а я, Диона, дочь жреца Велнона, вызвала тебя сюда!
– Зачем мне сердце нелюди? – презрительно процедила Мамелфа. Она облизнула губы сухим языком и покачала безобразной головой: – Нет. Я заберу сердце ходока.
Старуха улыбнулась и потянула к Глебу костлявые пальцы.
– Не грусти о потере, Первоход, – прошипела она. – Без сердца ты станешь еще сильнее. Ты будешь непобедим!
Глеб уставился на тянущиеся к нему длинные, темные, морщинистые пальцы и попятился.
– Оставь его в покое, ведьма! – гневно крикнула Диона и выставила перед собой ладони: – Гнилой водой и глазами земляного червя заклинаю тебя, ведьма! Ты отпустишь нас и ничего не возьмешь взамен! – На ладонях Дионы медленно открылись круглые темные глаза. – Мы внутри кровавого круга, ведьма! Ты не тронешь нас!
Глаза Мамелфы вспыхнули гневным, желтым огнем, из ее приоткрытого, зловонного рта вырвалось рассерженное кошачье шипенье.
– Кровь любимого человека! – гаркнула она, с ненавистью глядя на Диону. – Неужели ты решилась на это?
– О чем она говорит? – растерянно спросил Глеб.
Диона, сдерживая старуху левой рукой, правой схватила Глеба за плечо и быстро проговорила:
– Идем, Глеб! У нас мало времени! Если мы не успеем уйти, она не выпустит нас!
И они быстро направились к двери. Старуха не сделала попытки их удержать. Она запрокинула безобразную, лысоватую голову и захохотала.
– Беги, беги, ходок! – крикнула она почти восторженно. – Скоро ты будешь проклинать себя! Ты будешь молить о смерти, как об избавлении!
Глеб распахнул дверь, и они выскочили из избы.
14
Отбежав от ветхого крыльца на десяток шагов, Глеб обернулся и увидел, что никакой избы на полянке нет. На том месте, где она стояла, теперь виднелась лишь обугленная пустошь, на которой больше никогда не вырастет трава и не поселится ничто живое.
Глеб вытер рукой потный лоб и взглянул на запыхавшуюся Диону.
– О чем ведьма говорила? – спросил он.
– Что? – переспросила Диона, хрипло дыша.
– Что это за «кровь любимого человека»? Почему старуха об этом...
Резкий порыв ветра сорвал с головы Дионы платок, полностью обнажив ее лицо. Глеб осекся, сглотнул слюну и отвел взгляд, чтобы не видеть кошмара, в который превратилось это некогда прекрасное лицо.
