Делонг не остановился на простом предположении, что эта сегрегация обработки сенсорных и моторных сигналов продолжается по мере того, как эта информация распространяется по мозгу. Он заявил: возможно, мы используем ту же систему дискретных цепочек для выполнения функций более высокого уровня — скажем, познавательных задач или же обработки эмоций. Более того, ученый предположил, что практически для всех функций, выполняемых мозгом, существуют «параллельные» или «модульные» цепочки распространения сигналов в мозгу — цепочки, которые проходят от коры к базальным ядрам или соседствующим с ними структурам и далее к таламусу и обратно к коре.
«Эти замкнутые петли, похоже, являются ключом к пониманию почти каждого аспекта поведения человека и того, как неправильно протекающие процессы обучения и поведение, плохо приспособленное к обстоятельствам, могут при водить к разного рода возмущениям, — говорит Делонг. — Складывается впечатление, что, когда в ходе эволюции требовались какие-то новые функции, шло добавление новых модулей именно к этой базовой, примитивной организационной структуре: модули как бы достраивались один поверх другого».
Вывод имел, в сущности, теоретический характер, но он нашел вполне реальное воплощение в медицине. Делонг начал выявлять конкретные цепочки, идентифицируя моторные и немоторные нервные пути. В частности, он сумел обнаружить одну важнейшую структуру («путевую станцию») в базальных ядрах, которая, судя по всему, играет ключевую роль в возникновении и развитии болезни Паркинсона: субталамическое ядро. У мартышек с болезнью Паркинсона эта область необычно активна. Но когда Делонг подавил ее активность с помощью специального препарата, симптомы болезни исчезли. Исследователь показал: по крайней мере в нескольких случаях болезни мозга это болезни нервных цепей, и если вы исцелите нужную цепочку, то можете избавить пациента от симптомов недуга.
Прочитав статью Делонга об этом исследовании, Бенабид понял, что нашел идеальную площадку для тестирования своей новой методики под названием ГСМ и для того, чтобы доказать ее действенность. Опубликовав в 1991 г. программную статью, где подробно описывалось использование этой технологии для лечения тремора обеих сторон тела не только у страдающих идиопатическим (наследственным) дрожанием и паркинсонизмом, он выпустил еще одну эпохальную статью: там он показывал, что может облегчать многие другие изнурительные симптомы, вызванные болезнью Паркинсона, в том числе замедленное движение и излишнюю жесткость мышц, последовав по пути Делонга и стимулируя субталамическое ядро, находящееся рядом с таламусом и базальными ядрами.
Даже сегодня, через три десятка лет после открытий Бенабида и Делонга, не утихают бурные споры о том, что же именно (и почему) происходит, когда нейрохирурги вводят электроды в серое вещество мозга и дают мощный электрический разряд. Годами многие нейрофизиологи полагали, будто такое стимулирование нейронов подавляет ненормальную активность определенной нервной цепочки, возможно, как-то «изматывая» ее. Это бы объяснило, почему ГСМ так хорошо помогает уменьшить неконтролируемую дрожь, которая наблюдается у страдающих паркинсонизмом, и почему этот метод оказался эффективен для утихомиривания «нейронной болтовни», которая, судя по всему, в организме больных ОКР идет по вечному замкнутому кругу.
Однако в последнее десятилетие, изучая соответствующие процессы на животных, нейрофизиологи сумели более точно измерить сигналы, подаваемые нейронами, и обнаружили, что ГСМ, проводимая на таких частотах, судя по всему, как раз стимулирует нейронную активность. Филип Старр, нейрохирург из Калифорнийского университета в Сан-Франциско, специализирующийся на двигательных расстройствах, выдвинул теорию, которая сегодня считается основной: он полагает, что ГСМ работает благодаря «десинхронизации» паттернов подачи импульсов в тех или иных нейронных цепочках.
Подобно энергии, движущейся через океан, электрические сигналы, проходящие по нервным цепочкам мозга, распространяются волнами. Как и во время океанского шторма, большая волна, которая идет с нужной скоростью, может поглотить все меньшие волны, попадающиеся на ее пути. При паркинсонизме аномальная активность, как штормовая волна, растет сама собой, порождая патологические волны активности, захватывающие контроль над нервной цепочкой и подавляющие всю прочую активность в ней. ГСМ разрушает эти огромные волны, вновь превращая их в группы волн меньшего размера, позволяя цепочке разблокироваться и снова начать пропускать относительно слабые сигналы.
Как бы там ни было, FDA одобрило использование ГСМ для лечения тремора в 1997 г., а для лечения болезни Паркинсона — в 1999-м. Сегодня этот метод используется для того, чтобы уменьшать неприятные симптомы у десятков тысяч больных. Со временем произошло неизбежное: исследователи начали размышлять над тем, как бы раздвинуть границы применения этой теории нейронных цепочек и этой методики, чтобы с их помощью попробовать лечить другие болезни мозга, в частности трудноизлечимые психические недуги.
* * *
Я прохожу через стеклянный, сплошь состоящий из полированных поверхностей вестибюль Массачусетской больницы общего профиля. Я приехал сюда в свежий июльский день, столь же великолепно погожий, как и тот чикагский летний день, когда почти десять лет назад Лисе Мёрфи вышла из своего офиса, чтобы никогда больше туда не возвращаться.
Конечно, Мёрфи давно перестала подвергаться операциям на мозге. Но когда я вхожу в кабинет Эмада Эскандара и заявляю, что готов понаблюдать за сегодняшней операцией, он заверяет меня, что с тех пор эта процедура изменилась мало. Предоставив мне хирургический костюм и маску, Эскандар предупреждает, что он работает быстро. Мне потребуется хорошая реакция, чтобы за ним уследить.
Эскандар ведет меня по запутанному лабиринту ярко освещенных коридоров, соединенных лифтами, мимо растерянных, потрясенных, медленно бредущих родственников больных, сквозь двери, требующие карточки-ключа, мимо анестезированных пациентов, с затуманенными глазами лежащих на каталках, которые быстро толкают перед собой медсестры в специальных резиновых туфлях. Мы резко тормозим перед дверью, ведущей в операционную.
Сегодняшняя пациентка лежит на каталке. Ногти женщины поблескивают веселеньким ярко-голубым лаком. Как и Лисе Мёрфи, она уже успела отчаяться: никакие другие варианты лечения на нее не подействовали. Но ее персональный мучитель — не депрессия, а обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР). В разговорах эту болезнь частенько упоминают очень непринужденно: «Уж извините, у меня, видно, небольшое ОКР, я вечно раскладываю свою обувь по цвету». Но у пациентов с ОКР, попадающих к Эскандару и Доэрти, этот недуг — куда более изматывающий. Они проводят по восемь часов в день, отдраивая отбеливателем всё вокруг себя. Они не в состоянии работать. Иногда случается даже, что такие люди никак не могут выйти из номера в оговоренный день приема у врача: они застревают у раковины в ванной, без конца отмывая руки, и так до тех пор, пока за ними кто-то не придет. У одного из пациентов, рассказывает мне Эскандар, был «заскок» насчет зеркал. Перед операцией Эскандару пришлось закрыть все отражающие поверхности на пути в операционную и в ней самой.
