Рамон легонько качнул черноволосой, кудрявой головой.
– Уже нет.
– Тогда поведай нам, как ты попал в темницу?
Рамон посмотрел на Глеба и негромко заговорил:
– Когда тебя забрали, Глеб, я поклялся гвоздями, которыми распяли Христа, что разыщу тебя. Разыщу и вызволю из плена. Путь мой был долог и неприятен. В конце концов он привел меня в рыбачью деревню. Я узнал, что жители деревни служат волхвам и что многие из них бывают в Мории. Одни привозят охоронцам еству, другие прибирают клетки, в которых томятся узники… Работа находится всем. Тогда я решил проникнуть в Морию под видом такого работника.
Лесана поднесла к губам толмача целебный отвар, и он сделал несколько маленьких глотков. Затем продолжил:
– Я изучил наречие, на котором говорят местные жители. Перенял их привычки. Когда я посчитал себя готовым, я оглушил парня-уборщика и связал его. А потом надел его одежду, сел в лодку и приплыл на остров. Я сумел пробраться в крепость. Сумел даже отыскать клетку, в которой они тебя держали, Первоход…
Рамон замолчал, переводя дух. Лесана снова дала ему отвара. Хлебнув отвара и отдохнув, толмач продолжил:
– Подвела меня случайность. Один из охоронцев уронил мне на ногу сосуд с горячим варевом. Я выругался, но сам не заметил, что сделал это на своем родном италийском языке.
Толмач снова сделал паузу, чтобы восстановить силы, а после продолжил:
– Я рассек «кафтаннику» грудь кинжалом, а другому взрезал живот. Я даже успел снять с пояса убитого ключи и шагнуть к клетке. Но тут набежали охоронцы и скрутили меня. Так из твоего спасителя, Первоход, я сам превратился в узника. Вот и весь рассказ.
– Ты повел себя глупо, – сказал Глеб. – Зачем тебе понадобилось совать голову в пасть чудовищу, когда ты мог наслаждаться мирной и спокойной жизнью?
Рамон взглянул на Глеба удивленно.
– Ты мой друг, Первоход. Я не мог нормально жить, пока ты томился в Мории.
Хлопуша шмыгнул носом. Вдруг веки его задрожали, а на ресницах блеснули слезы.
– Рамон… – дрогнувшим голосом проговорил верзила. – Рамон, ты… Ты…
Хлопуша не смог договорить и вместо слов порывисто обнял Рамона и прижал его к своей могучей груди.
– Ну-ну-ну… – Рамон, поморщиваясь от боли, высвободился из объятий здоровяка и вновь взглянул на Глеба.
– Если бы вернуть все назад, я бы поступил точно так же, Первоход, – сказал он. – Я бы отправился на твои поиски.
– И был бы полным дураком, – сухо резюмировал Глеб. – Охоронцы могли порубить тебя, как капусту.
– Возможно. Но ты ведь тоже пришел за мной. Ты, Хлопуша и… – Рамон осекся и перевел взгляд на травницу. – Простите, сеньора, я снова забыл ваше имя.
– Лесана, – напомнила она.
Толмач улыбнулся, блеснув полоской зубов.
– Примите мою благодарность, милая Лесана. Я не знаю подробностей, но уверен, что мы с Первоходом обязаны своим спасением вам.
– Рамон, эта девчонка – настоящая колдунья! – взволнованно проговорил Хлопуша. – И, леший тебя побери, ты прав! Это она притащила меня сюда! По пути Лесана раз десять спасала мою жизнь!
Рамон снова перевел взгляд на девушку.
– Тогда я должен поблагодарить вас еще раз, милая сеньора. Позвольте мне поцеловать вашу руку.
Лесана удивленно и недоверчиво смотрела на то, как смазливый толмач целует ей руку. Впрочем, чем дольше она на него смотрела, тем теплее и мягче становился ее взгляд. Тонкой, южной красоты Рамона не могли скрыть ни растрепанная борода, ни спутавшиеся черные волосы, в которых – после «гостеприимства», оказанного волхвами, – тоже поблескивали седые прядки.
Глеб вдруг нахмурился.
– Может, хватит уже этой галантной чепухи? – поинтересовался он. – Через пару часов нам нужно двигаться дальше, и я хочу, чтобы вы хорошенько отдохнули.
Рамон улыбнулся.
– Не волнуйтесь, мой друг. Один взгляд этой девушки способен взбодрить лучше, чем два часа самого крепкого и здорового сна.
– Однако два часа сна тебе тоже не помешают, – возразил Глеб. – Ложись спать, Рамон, а в гляделки с травницей поиграешь потом.
9
Через два часа, отдохнув и вздремнув, устроили ужин. Костерок, разведенный Лесаной в углублении и укрытый от ветра камнями, дружелюбно потрескивал, бросая на лица беглецов рыжеватые отблески.
– Хорошо, – выдохнул Рамон, протягивая дрожащие руки к костру. – Тепло. И никаких снов.
– Поедим, будет еще лучше, – заверил его Хлопуша. – Погоди, пока щуки остынут. Набьешь себе брюхо свежей рыбой, запьешь шербой – вот тогда и поверишь, что ты уже не в узилище, а на свободе. А то вид у тебя до сих пор пришибленный.
Толмач усмехнулся, но ничего не сказал.
– У нас в Иноземье рыба тоже хороша, – включилась в разговор Лесана, разглядывая выложенных на листья вареных щук. – Но мы редко ловим ее.
– Это почему же? – удивился Хлопуша.
– Это очень опасно. Лесной живности много, и ее легко добыть, но в реки мы заходим с величайшей осторожностью. Говорят, что они текут к нам из самой Нави. Там, в мрачном царстве мертвых, они берут свои истоки.
– Ужас, – хмуро проронил богатырь. – Вам не позавидуешь. Клянусь бараньей лопаткой, в мире нет ничего вкуснее жареного осетра и соленой семги. Да что там семга – от простой селедки, коли положить ее на хлеб да приправить зеленым лучком, брюхо так заурчит, будто в нем поселились скоморохи со своими дудками и свирелями.
Лесана протянула руку к рыбе, отщипнула кусочек мяса от щучьего бока, поднесла его к губам, чуть-чуть помедлила, а потом положила на язык.
– Рамон, – обратился к толмачу Хлопуша, – как же ты теперь будешь спать?
– О чем ты? – хрипло пробормотал черноволосый толмач.
– После Мории ты должен бояться сомкнуть глаза. А ну как тебе снова приснится кошмар?
– Хлопуша, отстань от него, – осадил здоровяка Глеб.
– Да мне просто интересно. Я ведь не со зла спрашиваю. И не затем, чтоб…
– Тихо! – воскликнула вдруг Лесана, и в голосе ее было столько тревоги, что все мгновенно замолчали.
Секунд двадцать беглецы вслушивались в звуки леса, затем Лесана негромко проговорила:
– Я слышу чьи-то шаги.
– Шаги? – прошептал Хлопуша, вытаращив на Глеба глаза.
Лесана кивнула:
– Да.
– Я тоже их слышу, – сказал Глеб. – И шаги эти очень странные.
– Как это? – не понял Хлопуша.
– Живые люди так не ходят, – ответил Глеб сквозь зубы и взялся за кряж меча.
Он вытянул меч из ножен и поднялся на ноги. Хлопуша и Лесана сделали то же самое. Рамон остался сидеть на траве, у пылающего костерка, но выпростал из-под куртки руки и взялся за конец головни.
