О-о-о, подумала я. Как птеродактиль, без сомнения. Ищи ближайший выход, Флавия, как инструктируют вести себя в кино.
Я уже чувствовала, как она клюет мою печень, как орел в древнегреческом мифе о Прометее, ежедневно вырывавший у него печень, которая каждый раз отрастала заново. Проблема заключалась в том, что в отличие от Прометея у меня только одна печень и я не бессмертная.
Вижу только один выход.
– Боюсь, я обманула вас, мисс Трулав, – объявила я. – Я пришла не в качестве волонтера.
– Нет? – переспросила она, ставя чайник с вскипевшей водой на стол.
– Нет. Я пришла попросить список всех, кто присутствовал на приеме Фели.
– А, – сказала она, наливая воду в заварочный чайник. – И зачем он тебе?
– Ну… – протянула я, ломая голову, поскольку Синтия уже разгромила мою идею со статьей в газете. – Я подумала, что будет мило написать каждому письмо и поблагодарить лично.
– Поблагодарить за что? – поинтересовалась мисс Трулав.
– Ну… за то, что пришли… За подарки… За заботу…
У меня закончились идеи.
– Но это не твоя ответственность, Флавия. Офелия и ее муж наверняка займутся этими формальностями, если еще нет.
– Знаю, – ответила я. – Но Фели ненавидит писать от руки. Она же музыкант и ужасно беспокоится, что ее руки пострадают. Я не возражаю. Сколько штук мне придется написать?
– Сто семьдесят восемь, – ответила мисс Трулав.
Впервые у меня появилось количество подозреваемых.
Кроме того, нет ничего невозможного в том, чтобы написать сто семьдесят восемь писем: не для человека вроде меня, которого однажды мисс Делани заставила от лица организации девочек-скаутов написать извинения всем, чьи лотки с цветами, фруктами и овощами были растоптаны, когда патруль «Алый Курослеп» пошел вразнос на деревенском представлении. Никто из них, должна я заметить, не был достаточно воспитан, чтобы ответить.
– О, я не против, – жизнерадостно заявила я. – Я смогу отблагодарить Фели за то, что она была такой замечательной сестрой.
Я умудрилась сказать все это с невозмутимым лицом и не хихикая.
По моему решительному виду мисс Трулав поняла, что я не сдамся.
– Ладно, – сказала она. – Есть несколько списков. Мы разделили гостей на группы: для рассадки, для расчета продуктов и так далее. Разумеется, нам помогли мисс Томлинсон и Синтия Ричардсон, а также мисс Кроуфорд и миссис Чармбери.
Я чуть не выпрыгнула из кожи, когда над моим ухом что-то зазвенело.
– Не беспокойся, – произнесла мисс Трулав. – Это просто дверной звонок. Я ставлю его погромче, чтобы слышать, когда работаю во дворе.
Я с энтузиазмом кивнула, как будто сама поступаю так же.
Как только она вышла их кухни, я воспользовалась возможностью, чтобы залезть на стол, согнуться и посмотреть сквозь окно в огороженный стеной сад.
Осенью английский сад превращается из красно-розового в сине-пурпурный, как будто мать-природа бережно приглушает краски перед наступлением зимы.
Астры, крокусы и георгины растут вперемешку с ромашковыми астрами, аконитом, или борцом (смертельный яд и один из моих любимых цветов), лавандой и орехом.
В дальнем углу сада находится сарай, а рядом зеленая калитка, которая, предположительно, ведет на поле под названием Гулинг-Хилл.
Я не слышала, как мисс Трулав вернулась, поэтому с виноватым видом спрыгнула со стола, когда она внезапно произнесла рядом с моим локтем: «Никакого терпения у современных почтальонов. Не могут дождаться, когда ты подойдешь к двери, и убегают, как подстреленные зайцы».
– Бесит, – сказала я, поскольку это казалось правильной реакцией.
Она быстро отошла в угол кухни и убрала завернутый в коричневую бумагу пакет. Я была слишком далеко, чтобы разобрать обратный адрес, но мне и не требовалось: этот логотип я знала как свои пять пальцев.
«Говард, Роусон и Компания, изготовители лабораторных стекол, Лондон».
Я сама довольно часто заказывала по почте мензурки и пробирки у этой старой и известной фирмы.
И словно подтверждая мои мысли, в руке мисс Трулав мелькнула красно-белая наклейка со словами: «Хрупкое. Стекло. Обращаться осторожно».
Она пытается спрятать пакет от меня?
Невежливо спрашивать о посылке, это все равно что читать чужие письма. Есть и другие способы собрать информацию.
Мои мысли переключились на сад и сарай.
– У вас такой красивый сад, мисс Трулав.
Я собралась добавить: «Люблю лаванду» – но решила, что это уже перебор.
– Вы никогда не думали о том, чтобы делать из ваших цветов ароматическую воду? Такая жалость, что они быстро умирают. Миссис Мюллет говорит, что нет ничего лучше лаванды в январе.
На самом деле миссис Мюллет не говорила ничего подобного. Она вообще терпеть не может этот запах.
«Пахнет гробами», – однажды сказала она, когда я принесла домой веточку лаванды с ярмарки гусей в Мальден-Фенвике.
– Разумеется, – ответила мисс Трулав. – На самом деле я считаю себя довольно опытным парфюмером.
Она произнесла это слово на французский манер – через «э».
– Или травником, не важно, – добавила она. – Я умею готовить несколько лечебных препаратов для облегчения боли в моих старых костях.
Она глянула на меня на меня с дьявольским блеском в глазах, как будто говоря: «Ты шалунишка, Клэри Трулав».
– Ладно, – подытожила она. – Дам тебе то, за чем ты пришла.
Она подошла к деревянной скамье сбоку от камина и достала газету. Это были «Хроники Хинли» и я сразу же заметила заголовок: «Смерть местной женщины – подозревают убийство».
Мисс Трулав приподняла газету ровно настолько, чтобы засунуть руку под нее и достать сверток с рукописными бумагами. – Ах! Я так и думала, что они там, где я их положила.
Я не могла упустить возможность.
– Бедная женщина, – сказала я, наклонив голову.
– Что? О да. Трагедия, я уверена. Насколько я знаю, она родственница какого-то парня из тех, что приехали в дом викария.
– Колльера, – подтвердила я. – Колина. Да, я его видела. Выглядит хорошим человеком.
Я осознала, что мисс Трулав знает намного больше меня. Гранд-дама алтарной гильдии, она – настоящее сито для сплетен. Ни один шепоток, щебет или шуршание слухов не пройдут мимо ее ушей.
– Она его тетя, насколько я знаю. Неродная. Вы были с ней знакомы?
Ответа пришлось ждать долго.
– Не могу сказать, что мы были подругами, – пробормотала мисс Трулав, поджимая губы, как будто давала мне знак, что неприятный разговор подходит к концу.
