О женщинах упомянуто лишь в подписи к фотографии: «…а также его жена и дочь». Датирована статья 1992 годом, однако ощущение от нее такое, словно ее писали в пятидесятых годах.
Но смысл в том, что Гектор Спаркс действительно адвокат и мне не следует беспокоиться за Гвен.
И все же я беспокоюсь.
Пишу ей текстовое сообщение. Даже если ее телефон в беззвучном режиме, обычно она отвечает через несколько минут.
А потом я выпрямляюсь, глядя в телефон, потому что, пока я звонил, мне пришло голосовое сообщение.
Я знаю этот номер на память. Это номер Миранды Нельсон Тайдуэлл, и, посмотрев на экран, я сразу же ощущаю себя так, словно падаю с обрыва в бездну.
– Послушай, – говорю я Коннору, – мне нужно еще раз кое-куда позвонить. Я буду в соседнем номере, ладно?
Он кивает, не отрывая взгляд от страницы, но когда я иду прочь, мне кажется, будто парень смотрит мне вслед. Вероятно, замечает моё напряжение.
Выхожу быстрым шагом в нашу с Гвен комнату и делаю несколько глубоких вдохов. До меня доходит, что здесь слишком тепло, поэтому я снова включаю кондиционер.
А потом делаю звонок, который отправит меня прямиком в ад.
Миранда не здоровается. Она никогда не здоровается.
– Сэм, ты прослушал мое сообщение?
– Нет, – отвечаю я ей. Когда я разговариваю с этой женщиной, голос мой звучит по-другому. Я не помню, всегда ли было так. – Какого черта ты творишь?
– А по-моему, истинный вопрос заключается в том, какого черта творишь ты, Сэм. Ты живешь в ее доме, спишь в ее постели. Это, вне всякого сомнения, самая чудовищная и извращенная вещь, о которой я слышала за много лет, а это, Бог свидетель, кое о чем говорит.
Ее голос… Это одновременно мед и лед. И еще намек на хрипотцу; когда Миранда лечилась от нервного срыва после гибели ее дочери, она кричала так много, что голос ее навсегда изменился. Это лишь поверхностный признак того, насколько с ней все неправильно, намек на ту бездну, что лежит под этой поверхностью.
Миранда богата. Мультимиллионерша, бывшая жена управляющего хеджевым фондом. Бывшая участница Женской благотворительной лиги, которой все в жизни преподносилось на серебряном блюдечке… до того дня, когда ее дочь, Вивиан, пропала из торгового центра. Вторая из известных жертв Мэлвина Ройяла.
Когда я вернулся из командировки, Миранда встретила меня в аэропорту. Я все еще был в военной форме. Она выглядела как безупречно сработанный манекен, облаченный в дизайнерскую одежду, и держала в руках табличку с моим именем.
«У нас есть кое-что общее, мистер Кейд, – сказала она. – Моя дочь и ваша сестра. Разрешите подвезти вас. Нам нужно поговорить».
В тот момент своей жизни я был потрясен, измучен, зол, опустошен и уязвим. И Миранда была куда в худшем состоянии, чем я. Токсичные отношения, которые установились между нами… я видел ее неопрятной, непричесанной, в одежде, вонявшей многодневным запоем. Я приносил ее обратно в ее трехэтажный особняк площадью в шесть тысяч квадратных футов и помогал ей добраться до туалета, когда ее тошнило. Я выслушивал ее припадки ярости. Я учил ее стрелять.
Вместе мы творили ужасные вещи.
– Где ты добыла этот номер? – спрашиваю я ее. Это не самый срочный вопрос, но единственный, который я могу задать сейчас.
– Деньги и связи, – говорит Миранда, и я слышу в ее словах усмешку. Так она отвечает на большинство вопросов. – Я знаю, ты не дома. Я побывала там вчера вместе с моей съемочной бригадой. И оставила записку. Даже подписалась, видел? Ты сказал ей об этом?
Я не сказал. Я взял эту чертову записку и пропустил ее через шреддер.
Я не отвечаю, и она продолжает:
– Где именно ты прячешься, Сэм?
– Я не прячусь. – Это как минимум наполовину правдиво. – И нам не о чем говорить – за исключением того, когда ты намерена отвалить подальше и оставить нас в покое.
– «Нас». – Презрение и насмешка, звучащие в этом слове, подобны удару хлыста. – Боже мой, Сэм, ты серьезно? Ты с ума сошел.
– Это не твое дело, – говорю я. – Возвращайся домой, в Канзас-Сити, Миранда. Оставь это.
– Я продала дом в Канзас-Сити. Я занимаюсь… как это нынче модно говорить? Сёрфингом недвижимости. Хотя, надо признать, я провела весьма неприятную ночь в этом местном отеле в Нортоне и не хочу больше останавливаться там. Насколько я понимаю, в Стиллхауз-Лейк можно снять довольно неплохой дом. Может быть, ты порекомендуешь мне тот, в котором жил прежде?
Я не отвечаю. Не могу. Мысль о том, что Миранда, с ее миллионами, которые она может свободно тратить, с кучей свободного времени, которое она тратит на ненависть, Миранда, подобная ядовитому пауку, окажется на расстоянии удара от нас… это искренне ужасает. Я знаю Миранду. Знаю, что она была вне себя, когда я оставил ее. Если она бросила свою прежнюю жизнь в Канзас-Сити, весь этот тщательно созданный уют, всех своих сторонников и сочувствующих ей друзей… то бог весть, что она замышляет.
– Ты не ответил мне, – говорит она. – Может быть, ты играешь в какую-то игру, притворяясь, будто состоишь в отношениях с ней? Я очень надеюсь, что это так, потому что от альтернативы меня тошнит.
– Хватит об этом, – говорю я. – Перестань.
– Так это правда? Ты действительно спишь с ней? Черт возьми, она была женой Мэлвина Ройяла! Причиняй ей боль любыми средствами. Но не смей так унижать себя!
Я не хочу говорить с Мирандой о Гвен. Мое прошлое – это ядро для сноса здания. Я всегда знал, что оно рано или поздно ударит по мне. Я лишь не представлял, насколько болезненным будет этот удар.
– Я скажу это только один раз и повторять не буду, – говорю я, – так что поверь каждому моему слову. Если ты придешь за ней, тебе придется пройти через меня. Если ты хоть как-то попытаешься причинить вред этим детям – я прикончу тебя. Они не заслуживают этого. И Гвен, и дети – они невиновны. Просто оставь их в покое. Просто остановись.
Миранда молчит так долго, что мне кажется, будто я и вправду достучался до нее. Потом произносит:
– Она действительно запудрила тебе мозги. Боже мой, она отлично умеет заставлять мужчин, адекватных во всем остальном, поверить ей – включая тех, кто судил ее… Мы клялись, что заставим ее поплатиться. Я думала, ты веришь в это.
В ее голосе звучит что-то похожее на жалость ко мне.
Она права. В то время, когда встретил ее, я верил каждому слову из того, что она говорила. Я преодолел это, но в жизни Миранды ничего не изменилось. Она застыла в янтаре своей скорби и гнева, одержимая местью за смерть дочери.
Но я не могу жить местью. Я не хочу этого – больше не хочу. Даже после того, как я прочитал дневник Кэлли… особенно после этого, потому что вижу: если я шагну за край этого обрыва, то стану таким же, как Миранда – сломленным, пустым изнутри; и эту пустоту будет наполнять только ярость.
