– Хорошо, – произносит он. – По этому пикапу будет объявлен всеобщий розыск. Вы не заметили никаких отличительных особенностей? Наклейки на бампер, вмятины, ржавчина?
– Он был довольно грязный, но в хорошем состоянии, – говорю я. – Кажется, на заднем стекле была наклейка в виде американского флага. Но у меня не было времени на то, чтобы разглядывать его, – я пыталась остаться в живых.
Между деревьями мелькают красно-синие огни второй патрульной машины, поэтому я заканчиваю разговор с Фэйруэзером и откладываю телефон. Когда из машины выходит второй помощник шерифа, я повторяю ритуал поднятия рук. Этот человек выглядит куда более агрессивным, чем первый.
– Держите руки выше! – кричит он. Свет галогенового фонарика резко освещает меня, мою машину, дорогу. – Выше!
– Если я подниму их выше, то вывихну плечо, но я попытаюсь. – Я стою совершенно неподвижно, потому что он, похоже, из тех, кто способен убить даже за подергивание века. Полицейский разворачивает меня лицом к капоту моего внедорожника.
Я мгновенно оказываюсь в прошлом. Мои руки лежат на раскаленном металле старой машины, принадлежащей Джине Ройял, мои маленькие беззащитные дети смотрят на происходящее через лобовое стекло, широко раскрыв глаза. Разрушенная стена гаража в нашем прежнем доме. В проломе, в проволочной петле лебедки, покачивается мертвая девушка.
Это картины прошлого. Жуткие картины. Желание дернуться назад, ударить этого помощника шерифа по бесцеремонным рукам почти непреодолимо. «Дыши, – говорю я себе. – Это другое. Это не прошлое. Ты в безопасности. Ты в безопасности».
Но разницы совершенно не чувствуется.
Наконец полицейский делает шаг назад, но продолжает давить одной рукой мне на спину.
– Не двигаться, – приказывает он. – Скажите этим детям…
«…выйти из машины», – намеревается произнести он, но не успевает. Его коллега зовет его, и помощник шерифа в последний раз толкает меня в спину, подтверждая приказ оставаться на месте. Потом я слышу его тяжелые шаги, удаляющиеся прочь. Смотрю и вижу, как он включает фонарик и направляет луч на своего темнокожего коллегу.
Я понимаю, что оба они стоят над человеком, лежащим у обочины дороги; верхняя половина его тела свесилась в кювет. Должно быть, он мертв или без сознания – не шевелится, даже не пытается изменить свою неестественную позу. Помощники шерифа молча смотрят на тело сверху вниз. Наконец один из них садится на корточки и наклоняется над кюветом, в то время как второй придерживает его за ремень, не давая упасть. Я предполагаю, что они проверяют признаки жизни у стрелка. Очевидно, впустую – судя по тому, как первый выпрямляется и качает головой.
Оба они направляются обратно ко мне. На этот раз я не поднимаю руки, а скрещиваю их на груди.
– Проверь переднюю часть ее машины на предмет вмятин, – приказывает белый помощник, и я вижу, как чернокожий смотрит на него искоса долгим взглядом, но решает не спорить и выполняет распоряжение.
– Ничего, – говорит он. – Никаких признаков столкновения.
«Они ищут свидетельства того, что я сбила этого типа», – понимаю я.
– Его выкинуло из кузова пикапа, когда тот занесло на дороге. Я не вреза́лась ни в него, ни в пикап, – говорю я. – Полагаю, можно назвать это несчастным случаем в ходе покушения на убийство.
Помощник шерифа, осматривавший нос моей машины, обходит ее сзади и говорит:
– Боже, ты глянь на это… Сюда попало не меньше пяти пуль, и это не считая разбитого окна.
Белый коллега присоединяется к нему, и я вижу, как свет фонариков скользит по разбитому, покрытому трещинами стеклу.
– Ха, – говорит белый. – Как знать, может, оно так было и до того?
Я слышу в его голосе холодное недоверие.
И тогда мне становится ясно, что этот человек точно знает, кто я такая. В отличие от первого помощника, он не спросил у меня документы, не спросил, что произошло. Он уже решил, что я каким-то образом виновата даже в том, что вообще существую. И я чувствую, как во рту у меня возникает тошнотворный металлический привкус.
Гвен Проктор. Джина Ройял. Кем бы я ни была, всегда найдется тот, кто подозревает меня в самом худшем и пытается усложнить мою жизнь даже в мелочах.
– Послушай, там по всей дороге раскиданы стреляные гильзы, – говорит черный помощник шерифа, и я понимаю, что у него иссякает терпение. – Она все это время была на связи с детективом Фэйруэзером. Я слышал выстрелы, когда принял звонок от него. А ты разве нет?
– Мы можем обсудить это позже. Я вызову детективов. Пусть они расхлебывают эту кашу.
С одной стороны, это хорошие новости: я боялась, что он отошлет первого помощника прочь, а потом пристрелит меня, когда дети не будут этого видеть, и заявит, будто я пыталась выхватить у него пистолет. Паранойя? Конечно. Но на меня кто-то явно охотится.
С другой стороны, то, что в это дело вмешаются еще и детективы, может означать все что угодно. Они не обязательно будут на моей стороне.
Я могу надеяться лишь на приезд Фэйруэзера.
* * *
И Фэйруэзер действительно приезжает. Он отвозит меня и детей в окружной шерифский участок, примерно в получасе езды от места происшествия. Мой внедорожник буксируют куда-то, чтобы изучить на предмет снятия улик.
Я знаю, что мне придется в течение долгих мрачных часов твердить одно и то же. И моим детям тоже. Я не говорю им, что нужно сказать. Они знают, что надо говорить правду.
По пути в участок я смотрю в черное небо. «Сэм, – думаю я. – Пожалуйста, пусть с тобой всё будет хорошо».
Я оказываюсь права насчет долгих часов, а может быть, просто сказывается усталость; дав показания, я ухитряюсь подремать, положив на стол скрещенные руки и уронив на них голову, а когда просыпаюсь, обнаруживаю, что дети заняли раскладной диван и крепко спят на нем.
– С ними всё в порядке, – говорит мне Фэйруэзер. – Пара мелких царапин от битого стекла. А с тобой?
– Голова болит, – отвечаю я. – Но это от стресса и недосыпа. Я уверена, что ты чувствуешь себя так же.
Он молча протягивает мне флакончик ибупрофена, и я запиваю две таблетки глотком плохого кофе.
– Как Сэм? – спрашивает детектив, и на секунду я задумываюсь о том, когда мы от настороженных отношений перешли к обращению на «ты» и по именам? Раньше мы были для него «мисс Проктор» и «мистер Кейд», а теперь – «Гвен» и «Сэм». Полагаю, это случилось примерно в то время, когда он слушал, как в меня стреляют, – это была слишком яркая демонстрация того, как далеко способны зайти люди, чтобы избавиться от меня. Я перешла в категорию людей, о которых он по-настоящему заботится.
– Майк написал мне, – говорю я ему. – Похоже, ночь проходит спокойно.
– Майк – это тот агент ФБР, о котором ты говорила?
– Да. Майк Люстиг.
