«В нынешнем году, августа против 8 числа, в ночи, в селе Преображенском известно нам учинилось, что той ночи на Москве из ваших полков было многолюдное собрание, и город Кремль был заперт, для того, чтоб тому собранию быть тайно. А явной заводчик тому собранию вор Федор Шакловитой и иные такие ж воры. И хотели те воры приттить в село Преображенское, и нас и мать нашу, и сестру и ближних людей побить до смерти… И мы, от такого смертного убивства, изволили наскоре идти в дом Живоначалныя Троицы и чюдотворца Сергея».
В конце объявлялось, что «вор и возмутитель Федька Шакловитов» отстраняется от управления Стрелецким приказом и на его место будет назначена «из наших бояр знатная и правдивая особа». Половину прибывших полковников и стрельцов Петр приказал оставить в монастыре, а остальных «с тою ведомостью отпустить в полки к Москве, чтоб в полкех всем стрелцам было ведомо, что наш скорой поход учинился от смертного убивства».
Из этого следует, что сторонники младшего царя нисколько не опасались нападения верных Софье войск и не старались оставить у себя как можно больше сил для обороны. Таким образом, в возможность вооруженного конфликта они не верили, а считали важным оповестить как можно большее количество московских стрельцов и посадских о «преступных намерениях» Софьи и Шакловитого и тем самым подорвать доверие к власти правительницы.
После прочтения «Объявления» патриарх Иоаким говорил стрельцам «с великими слезами»:
— Смотрите, что уже у нас чинится, как такие воры умышляют на великих государей и нас!
Потом он «поучал» стрельцов «от Божественного писания многими притчами» и в завершение своей речи призвал сообщить, кому и что известно о заговоре. В ответ стрельцы «с великим слезным воплем» уверяли, что «воровского умыслу» не знают, и клялись в верности великим государям, обещая заговорщиков «ловить и приводить к ним». После этого половина стрельцов была отпущена к Москве.
Софья почувствовала, что враги одерживают верх, и решилась на крайнюю меру: самой ехать к брату для объяснения и примирения. Вечером 28 августа по ее приказу отслужили напутственный молебен в Успенском соборе, затем в ночные и предрассветные часы она посетила Архангельский собор, Вознесенский и Чудов монастыри, успела побывать на Троицком подворье и в церкви Вознесения на Никитской улице. Оттуда, с Казанской иконой Божьей Матери в руках, она отправилась в Казанский собор и после долгой молитвы ранним утром двинулась в путь. Ее сопровождали бояре князь Василий Голицын, князь Владимир Долгорукий, Леонтий Неплюев, окольничие Венедикт Змеев, Василий Нарбеков, Семен Толочанов, думные дворяне Григорий Косагов и Федор Нарбеков, думный дьяк Емельян Украинцев и множество стрельцов. Андрей Матвеев сообщает, что во время похода к Троице правительница держала в руках «икону Спасителеву, якобы объявляя тем пред светом и всем народом свою невинность и напрасный на себя царский гнев».
Он же утверждает, что Софью сопровождали несколько сестер, но это вряд ли соответствует истине.
На следующее утро процессию встретил спальник молодого царя князь Иван Велико-Гагин и государевым именем приказал царевне поворачивать обратно. Та не захотела его слушать и продолжила путь до села Воздвиженского, в десяти верстах от Троицкой обители, где «стала с безотложным намерением в тот монастырь идти и видеться с его царским величеством». Узнав об этом, Петр прислал своего комнатного стольника Ивана Бутурлина «говорить ей, царевне, чтобы она в тот монастырь отнюдь не ходила; но она, царевна, в том упорно стоя, в ответ сказала ему, Бутурлину, что она конечно идет».
Пока Софья отдыхала в Воздвиженском после долгого пути, Бутурлин поспешил вернуться к Петру. Узнав, что сестра упорствует в своем решении, младший государь отправил к ней боярина князя Ивана Борисовича Троекурова «с последним словом», чтобы «она, царевна, никак отнюдь в Троицкий монастырь не шла; ежели же дерзновенно придет, то с нею нечестно в тот ее приход поступлено будет». Этому рассказу Матвеева вполне можно верить. Князь Борис Куракин более конкретно излагает угрозу Петра, объявленную Троекуровым: «…что ежели поедет — в монастырь не будет пущена, и велено будет по ней стрелять из пушек».
Софья вынуждена была вернуться в Москву. В новогоднюю ночь на 1 сентября она прибыла во дворец и «за час до свету» призвала к себе самых верных стрелецких командиров — пристава Обросима Петрова и пятидесятников Илью Афанасьева, Василия Тулу и Михаила Обросимова.
— Чуть меня не застрелили, — гневалась царевна. — В Воздвиженском прискакали на меня многие люди с самопалами и луками. Я насилу ушла и поспешила к Москве в пять часов. Нарышкины затевают, сложась с Лопухиными, и хотят изогнать государя царя Иоанна Алексеевича, и доходят до моей головы. Соберу полки и буду им говорить сама. Вы послужите нам верою и правдою и к Троице не уходите. Я вам верю, уж некому больше верить, как не вам, старым людям. Пожалуй, и вы побежите? Целуйте лучше крест.
С этими словами Софья «велела вынесть из хором крест девке. И девка из хором вынесла крест. И она, великая государыня, изволила у девки крест принять, и велела им целовать».
— А если побежите, животворящий крест вас не допустит, — вещала царевна, приводя стрельцов к присяге. — Письма же, какие будут из Троицкого похода от государя царя Петра Алексеевича, у съезжих изб не читать, а приносить ко мне в Верх.
Очередная порция таких писем была доставлена в Москву и Немецкую слободу утром 1 сентября. Грамота Петра служилым иноземцам предписывала генералам и офицерам от полковника до прапорщика немедленно явиться в Троицкий монастырь со своими солдатами. В другом указе сообщалось об отправке в Москву полковника Ивана Нечаева со стрелецким отрядом — по десять человек от каждого полка (поскольку в Троицком монастыре сосредоточилось к тому времени шесть полков, эта команда должна была насчитывать 60 человек). Нечаеву поручено было разыскать и арестовать Федора Шакловитого, старца Сильвестра Медведева, стрельцов Никиту Гладкого, Алексея Стрижова, Обросима Петрова и еще четверых «бунтовщиков и изменников».
Когда Нечаев явился в Кремль с предписанием о выдаче Шакловитого, Софья в первую минуту пришла в ярость и приказала схватить дерзкого полковника и отрубить ему голову, однако для выполнения этого приказания не нашлось палача. Пока его искали, царевна успокоилась и отпустила государева посланца, заявив при этом, что своих людей не выдаст. Потом она обратилась к пришедшим с Нечаевым стрельцам:
— Брат наш, великий государь царь Петр Алексеевич, указал вам взять Федора Шакловитого да Оброску Петрова и иных, а они люди добрые, и безвинно ныне возьмете их. А в иное время и иных так и всех переберут. И вы без нашего указу никого не берите и сами с Москвы не съезжайте.
Затем Софья собрала множество стрельцов перед Красным крыльцом и произнесла перед ними длинную речь, дошедшую до нас в пересказе Патрика Гордона:
— Некие злые силы, действовавшие между мною и братьями, использовали все средства, чтобы нас разъединить, возбудить ревность и раскол. Они подкупили людей, чтобы те стали рассказывать о заговоре против молодого царя. Мои враги, завидуя добрым делам Федора Шакловитого и его непрестанным заботам днем и ночью о безопасности и благе государства, называют его зачинщиком заговора, как будто это и в самом деле заговор. Чтобы разобраться в этом деле должным образом и выяснить, в чем причина всего этого, я предложила брату свою помощь и отправилась к нему в Троице-Сергиев монастырь. Но по наговору злых советников, окружавших моего брата, меня остановили и не пропустили дальше, поэтому, к моему величайшему бесчестью, я была вынуждена вернуться.
