Царский «поезд» быстро собрался в дорогу и «в третьем часу ночи» (около половины двенадцатого) 18 сентября отправился из Воздвиженского в Троицу — расстояние между ними составляло всего десять верст. Архимандрит Викентий и монахи встретили государей «с животворящим крестом и с святою водою у святых ворот». Юные цари и Софья, «пришед в монастырь, изволили быть в церкви Живоначальные Троицы и знаменовались у святых икон и у многоцелебных мощей преподобных отец Сергия и Никона, Радонежских чудотворцев». Тем временем монастырь спешно переводился на осадное положение: «великие сторожи и караулы стенные учинили, и по причинным (нужным. — В. Н.) местам пушки и всякое ружье ко опасению и на оборону уготовили, и всякий полковой строй устроили».
Аналогичные работы в течение всего 18 сентября велись и в Москве: стрельцы и солдаты выборных полков, готовясь к предполагаемому нападению правительственных войск, возводили надолбы, укрепляли Земляной город, устанавливали караулы у ворот Кремля, Китай-города, Белого города и по основным улицам Земляного города, раздавали всем желающим мушкеты и карабины из казенных арсеналов, насильно привлекали к караульной службе посадских людей, а «жен своих и детей и пожитки» из стрелецких слобод «свезли в Белый город». Правительство и мятежники заняли оборонительные позиции, не собираясь нападать друг на друга. В таких условиях Софья имела все шансы добиться победы мирным путем — исключительно агитацией. Эта задача была ею выполнена более чем успешно.
В тот же день, еще из Воздвиженского, в стрелецкие полки был послан стольник Григорий Бахметев с царской грамотой, повторявшей все положения предыдущего послания о причинах казни Хованских и о милостивом отношении государей к надворной пехоте. Целью новой грамоты было опровержение провокационных слухов, распущенных среди стрельцов:
«Ныне ведомо нам, великим государям, учинилось, что по смутным словам изменничья князь Иванова сына Хованского, князь Ивана ж, который от нас, великих государей, из походу збежал, учинилось у вашей братьи на Москве смятение, и имеют опасение от наших, великих государей, ратных и от боярских людей. И то всё тот изменничей сын князь Иван Хованской затеял и вместил ложно, чево не бывало, хотя тем отца своего князя Ивана и брата своего князь Андрея воровство и измену покрыть.
И как к вам ся наша великих государей грамота придет, и вы б, пятидесятники и десятники и рядовые, о том наш великих государей указ и ево князь Иванову и сына ево князь Андрея явную измену и на наше великих государей здоровье злой умысл и под государством нашим подъисканье ведали, а никаким прежним ево князь Ивановым и свойственников ево, тако же и нынешним словам ево и родственников прелесным и лукавым словам и письмам не верили, на себя нашие великих государей опалы и никакова гневу не опасались и никакова сумнения в том не имели, потому что нашего великих государей гневу на вас нет, и вы б в том однолично на нашу великих государей милость были надежны безо всякого сумнительства и нам, великим государям, служили по своему обещанию безо всякого прекословия…»
Правительственная агитация начала действовать: сразу же после прочтения в полках царской грамоты стрелецкие выборные обратились к патриарху с просьбой заступиться за них и послать к государям архимандрита или игумена.
— Дети мои, — ответил предстоятель, — я всегда желал и желаю вам добра. Сам бы пошел просить вам прощения, но не могу за немощью, вот вам архимандрит, а если хотите, и архиерея дам.
Девятнадцатого сентября к царскому двору в Троицу приехал посланный патриархом архимандрит кремлевского Чудова монастыря Адриан. От имени стрельцов и всех жителей Москвы он просил государей вернуться в столицу и избавить народ от всякого смущения и страха. В ответ 20 сентября в Москву был послан думный дворянин Лукьян Голосов с грамотами патриарху и всем полкам надворной пехоты. Стрельцам было приказано, чтобы они «от смятения престали и всполохов и страхованья не чинили». В грамоте сообщалось, что князья Иван и Андрей Хованские казнены по царскому указу за измену, которая «по розыску и по подлинному свидетельству… известна и всем людям явна», и провозглашалось, что право судить подданных вручено государям от Бога, а стрельцам по этому поводу не положено не только рассуждать, но даже мыслить; впрочем, они могут не опасаться «опалы и никакого гнева» и быть «надежны (то есть уверены. — В. Н.) безо всякого размышления» в милости великих государей.
На следующий день московским купцам и посадским людям также была послана царская грамота, свидетельствующая об исчерпывающей осведомленности правительства о ситуации в Москве и военных приготовлениях стрельцов:
«Во всех полках учали быть сборы ратным обычаем, и стали они, надворная пехота, ходить в город и везде с копьями и со всяким ружьем, и с Пушечного двора пушки развезли по всем полкам, а иные в Кремль ввезли, и из нашей, великих государей, казны зелье (то есть порох. — В. Н.) разобрали по себе, и на Красной площади, и в Кремле, и в Китае, и в Белом городе, по воротам, и Земляному городу поставили на караулах многих людей со всяким ружьем, и всяких чинов людей, которые ездят от нас, великих государей, из похода к Москве, и с Москвы к нам, великим государям, в поход, имают и сажают за караулы, и никаких людей к Москве и из Москвы не пропущают неведомо для чего, и от того в царствующем нашем граде Москве чинится великое смятение и людям страхование».
Государи похвалили купцов и посадских за верность, повиновение и послушание верховной власти. Для пресечения разговоров о том, что Хованские «казнены напрасно без розыска», к грамоте опять же была приложена копия «изветного письма».
Похвала горожанам также имела пропагандистский характер. Правительству было известно, что часть посадских поддерживает мятежников, однако провозглашение милости за послушание снимало с них всякую вину и тем самым способствовало прекращению их участия в бунте.
Тем временем из Троице-Сергиева монастыря рассылались царские грамоты по городам Центральной России с приказами местному дворянству немедленно явиться для защиты государей. Бояре и дворяне со своими холопами начали собираться к царскому двору еще во время его пребывания в Коломенском и Саввино-Сторожевском монастыре. Теперь для защиты государей к Троице стягивались все служилые люди «московского чина», то есть верхушка российского дворянства: стольники, стряпчие, дворяне московские и жильцы. Отсутствовавшие в «государевом походе» бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки должны были немедленно явиться в сопровождении многочисленной вооруженной челяди.
Городовые (уездные) дворяне и дети боярские, собиравшиеся вокруг Москвы, были объединены в четыре полка. Северный полк — дворяне из Дмитрова, Углича, Клина, Твери, Торжка и Старицы — должен был стоять в 30 верстах от Москвы в селе Черкизове. Владимирский полк, включавший в себя дворян из Владимира, Суздаля, Юрьева, Луха и Шуи, расположился на Владимирской дороге в 40 верстах от столицы. Рязанский полк, составленный из рязанских, коломенских, каширских и тульских дворян, занял позиции на Коломенской дороге у Боровского перевоза на Москве-реке, в 30 верстах от города. Заоцкий (Заокский) полк из дворян южных и западных подмосковных уездов (Звенигород, Борисов, Можайск, Руза, Верея, Боровск, Малый Ярославец, Калуга и др.) должен был стоять на Можайской дороге «на Вяземе» в 30 верстах от Москвы. Таким образом, предполагалось блокировать мятежную столицу со всех сторон. Позже было принято решение разместить полки провинциального дворянства не в 30–40 верстах от Москвы, а значительно дальше — в Переславле-Залесском, Коломне, Рязани и Серпухове.
