Согласно донесениям Голицына государям, сражения с татарами длились в течение 15–17 мая. В первый день «на урочище Зеленой долины пришел на наши полки крымский хан, с калгою, нурадином, ширинбеем, со всеми крымскими и белгородскими ордами, также из городков, на Днепре стоящих, с турецкими войсками, с горскими черкесами, которые им голдуют, и с джеман-саадаками, и был у нас с ними бой со второго часа дни до десятого» (то есть с семи часов утра до трех часов дня). Русские и украинцы «бились с тем поганством мужественно и храбро, побили многих знатных мурз и добрых приводцев, многих и живых поймали, знамена, лошади и рухлядь всякую побрали, и сказывают пленные, что побито у них и переранено многое число, а ранен сам Нурад[д]ин салдан, да убит сын каябея Мансурова Кантемир. И так то поганство билось с нами жестоко, что не только на мушкетные дула, но и на пушечные, к самым рогаткам, напусками приезжали; но, милостию Божиею, никакой себе утехи, кроме упадку, не отнесли. <…> Когда двинулись мы из урочища Черной долины, в 5 часу дни (то есть около полудня. — В. Н.) 16 мая, пришел на наши полки хан Крымский, со всеми вышеупомянутыми ордами, и имел с нами бои великие и жестокие на пути во весь день; ратные люди наши бились с тем поганством мужественно и храбро, и жестоким, кровавым боем сбив его с боевого поля, стали в степи, не доходя Колончака… В следующий день хан Крымский, не хотя наших полков допустить до Колончака, имел с нами бои великие и напуски жестокие, непрестанные во весь день; наши ратные люди бились с тем поганством мужественно и храбро, много побили, много живых взяли, и кровавым боем прогнанные до Колончака, неприятели, оставя свои боевые жестокие напуски, побежали за самый Колончак к Перекопу».
Сравнение этих сведений с данными других источников показывает, что главнокомандующий преувеличил подвиги русской армии. 15 мая не было крупного сражения, а имела место лишь перестрелка солдат полка Шеина с татарской конницей. Главная битва, в которой татары понесли большие потери и был ранен сам Нураддин-султан, произошла на следующий день. Неверно и заявление Голицына, что татары не получили «никакой себе утехи, кроме упадку»; как уже говорилось, они сумели захватить в русском обозе два десятка пушек. 17 мая никаких столкновений с неприятелем не было. Как пишет Гордон, «утром татары показались снова со всех сторон; но видя везде пехотные полки, не решались напасть на них и скрылись. Русская армия без всякого препятствия добралась до речки Колончака и раскинула лагерь на зеленых берегах ее».
Схожим образом описывает ситуацию 17 мая Невилль, добавив интересные детали. При выступлении русской армии из Черной долины по направлению к Колончаку войска, которые до того времени шли порознь, были объединены в каре. Конница, основной объект атак крымцев, располагалась и центре, между обозами, под прикрытием пехоты. Пехотинцы несли на плечах рогатки, чтобы при нападении татар сразу выставить укрепления. «Пока шли в таком порядке, — пишет Невилль, — татары появились вновь и обошли всю армию кругом, надеясь найти конницу вне обозов. Они удовольствовались тем, что нагнали страх на московитов и исчезли, чтобы позаботиться об обороне Перекопа, на который, как они думали, должно было напасть это многочисленное войско».
Немного отдохнув на берегу Колончака, где «воды и травы было вдоволь», русская армия совершила еще два дневных перехода и в полдень 20 мая увидела вдалеке знаменитые укрепления Перекопа. По словам Невилля, войска «стали лагерем на пушечный выстрел от города, так, что Понт Евксинский (Черное море. — В. Н.) оказался по правую руку, а степь — по левую. Из города вовсе не вели огня, поскольку расстояние было слишком большим, но с башни, которая находилась у берега моря, постоянно стреляли из пушки».
Ногайские татары и калмыки, сражавшиеся на стороне русских, вступили в стычки с крымской конницей, кружившей по степи перед Перекопом. В составе крымских войск тоже оказалось немалое количество ногайцев. По свидетельству Невилля, именно ногайские татары, не желавшие сражаться с соплеменниками, подали Голицыну идею заключить мир с крымским ханом. Главнокомандующий отнесся к этой инициативе благосклонно, поскольку русская армия оказалась в сложном положении. В донесении в Москву князь писал: «…от Колончака до Перекопа шли мы двое суток без воды… У Перекопа стали в безводной степи; с одной стороны Черное море, с другой Гнилое; везде вода соленая, а колодцев нет. Был только один, да и тот порос татарским просом… Лошади под нарядом пали, люди обезсилели».
Наступление на Перекоп в таких условиях представляло большую опасность для русской армии. Ворота крепости были открыты, гарнизон из нее выведен по приказу хана. Дорога в Крым казалась свободной, но это была ловушка, поскольку за Перекопом лежала такая же сухая степь, как и перед ним. Русская армия могла сделать еще несколько дневных переходов и не дойти ни до рек, ни до селений. Люди и лошади окончательно обессилели бы в безводной степи при постоянно усиливавшейся жаре в канун летних месяцев. И тогда изможденные русские войска были бы частично перебиты, частично взяты в плен несметными полчищами крымских татар.
О тогдашних коварных замыслах крымского хана двумя годами позже рассказал освобожденный из татарского плена смоленский шляхтич Фома Поплонский: «Когда государевы ратные люди пришли к Перекопи, Нурадин салтан говорил отцу своему хану: для чего он против тех ратных людей из Перекопи нейдет, а если он, хан, идти не захочет, то он бы велел ему, Нурадину, выйти; и хан сказал: присылал к нему князь Василий Голицын для договору о мире, и он для того против тех ратных людей нейдет, а если это их желание не исполнится, то они, татары, его, князя Василья, и со всем войском, если станет приступать, в Перекопь пустят и без бою всех переберут по рукам, а иные и сами от нужды перемрут, потому что в Перекопи только три колодца воды пресной».
В такой ситуации решение Голицына вступить в переговоры с крымским ханом было единственно правильным. В русский лагерь явился один из самых знатных татар — Сулеш-мурза, а в ставку хана в качестве заложника отправился Иван Змеев — младший брат верного помощника Голицына Венедикта Змеева. На переговорах русская сторона выдвинула условия мира: «Во-первых, чтобы татары обязались, что не посмеют больше нападать ни на империю московитян, ни на Польшу. Во-вторых, что не будут оказывать туркам никакой помощи против христиан. В-третьих, что никогда не будут больше требовать от Московии ежегодной дани в сорок тысяч рублей. В-четвертых, что они отдадут всех христиан, которых до сих пор взяли в плен».
Представитель турецкой стороны начал тянуть время, прекрасно понимая, что в данных условиях оно работает против русских. «Сулеш-мурза, — пишет Невилль, — желая продержать московитов до следующего дня и хорошо зная, что такое большое войско не может долго оставаться без фуража и воды, затянул переговоры и удовлетворился тем, что дал некоторую надежду на соглашение. На следующий день он ответил, что хан не хочет других условий мира, помимо тех, на которых он ранее заключил мир с царями (имеется в виду Бахчисарайский мирный договор 1681 года. — В. Н.), что он требует ежегодной уплаты дани и желает, чтобы ему заплатили за три уже прошедших года 240 000 экю (120 тысяч рублей. — В. Н.). Этот ответ не понравился князю Голицыну и, не считая более возможным стоять лагерем в песках, он задумался об отступлении. Из боязни преследования он приказал везти с собой до Каланчака мурзу, который был в его лагере, и оттуда отослал его обратно и получил взамен своего заложника».
