Я не сразу поняла, что происходит впереди, потому что фуру вдруг повело влево, словно водитель пошел на обгон, но в тот же момент раздался звук удара, и я, стараясь обогнуть начавшую тормозить фуру справа, чтобы уйти от столкновения на обочину, врезалась во что-то оказавшееся прямо передо мной. От удара меня откинуло сперва вперед, в раскрывшуюся подушку безопасности, а потом назад, и я почувствовала боль в затылке и шее и только затем – в животе. А потом вокруг все погасло.
Очнулась я от ощущения тряски – как будто лежу на каталке и меня везут по кочкам. Открыв глаза, увидела над собой низкий потолок, схватилась рукой за что-то металлическое и поняла, что это действительно каталка. Справа к моей руке тянулся прозрачный шланг капельницы, голова нестерпимо болела, я попыталась приподняться, но меня тут же вернули в исходное положение.
– Не шевелимся, а то капельницу вырвете.
– Куда… везете? – еле вывернула я, чувствуя, как каждый звук отдается в голове взрывом боли.
– В городскую больницу, уже недалеко осталось, – ответил женский голос.
– А… машина?
– Машина ваша на месте аварии осталась, но сумку и ноутбук мы забрали, вот они. – Молодая девушка в темно-синей куртке «Скорой помощи» показала мне обе вещи. – Не волнуйтесь, все цело. Как вы себя чувствуете?
– Голова… очень голова болит…
– А живот?
Я машинально положила левую руку поверх юбки:
– Тоже…
– Ничего, сейчас доедем, там врачи посмотрят.
– Я сама… врач…
– Тогда должны понимать, что лишних движений делать не нужно.
Фельдшер отвернулась, ища что-то в аптечке, а я вдруг вспомнила, что дома ждет Матвей и уже, наверное, с ума сходит.
– Девушка… позвоните моему мужу, пожалуйста… телефон в сумке…
Она вынула мобильный:
– Диктуйте номер.
Я продиктовала, она с серьезным лицом подождала ответа и спросила:
– Как обращаться?
«Матвей Иванович», – успела сказать я до того, как в трубке раздался голос мужа.
– Да, Мажаров. – Видимо, заработался, не увидел сразу, что звонок от меня.
Лицо фельдшера вдруг сделалось растерянным, и она протянула:
– Ой, Матвей Иванович… это вы?
– Это я. А с кем я говорю?
– Это Алина Глазкова, пятьсот вторая группа, лечебный факультет.
– А почему вы звоните с телефона моей жены? – насторожился Матвей.
Я протянула руку, чтобы забрать трубку:
– Матвей, ты только не волнуйся, хорошо?
– Впечатляющее начало. Уже не волнуюсь. Что случилось?
– Я, кажется, в аварию попала, но почти ничего не помню. Меня «Скорая» везет в городскую…
– Так, все, трубку фельдшеру передай! – оборвал муж.
Когда я передала трубку девушке, услышала:
– Алина, по существу скажите.
– Автотравма, сотрясение головного мозга, подозрение на тупую травму живота и повреждение шейного отдела позвоночника, – отчеканила фельдшер, чуть порозовев. – Состояние стабильное, средней тяжести.
– Я понял. Постараюсь быстрее подъехать. Вы далеко?
– Только въехали в город.
– Успею, – и Матвей сбросил звонок.
Алина вернула телефон в мою сумку и спросила:
– Вы действительно его жена?
– У вас мои документы, проверьте.
– А я его студентка. Учусь на дневном, но дежурю по старой памяти, да и деньги нужны. Ну, и практика хорошая. Вас не тошнит?
– Нет. Но голова очень болит, – закрывая глаза, призналась я.
– Вы ударились затылком о подголовник, вышло жестко. Ничего, сотрясение средней степени, пролежите недельку, прокапаетесь – пройдет.
– Все бы ничего, но у меня на понедельник операция назначена, – пробормотала я, понимая, что ни о какой операции речи уже не идет – куда я в таком состоянии… неизвестно еще, что с травмой живота. На ночь точно придется в городской остаться, а завтра посмотрим.
– Вы же пластический хирург, да?
Я кивнула.
– А я хочу на «Скорую» врачом вернуться, – сказала девушка, поправляя шланг капельницы. – После училища отработала три года, решила – надо учиться дальше.
– Правильно.
Поняв по моим односложным ответам, что мне явно не до разговоров, Алина умолкла, принялась заполнять сопроводительный талон – я слышала, как чуть поскрипывает шариковая ручка.
Голова болела все сильнее, но я не стала просить обезболивающее, чтобы не путать картину.
Сотрясение явно есть, тут девочка права – меня страшно тошнило, хорошо еще, что я ничего весь день не ела, может, хоть рвота не откроется.
К больнице мы подъехали, кажется, одновременно с Мажаровым, потому что первым, кого я увидела, когда дверь машины открылась, был именно он – с ключами в руке.
– Ну, ты даешь, – укоризненно покачав головой, произнес Матвей, помогая Алине выкатить носилки. – Как умудрилась?
– Да не помню, – поморщившись, буркнула я – соприкосновение колес носилок с асфальтом вызвало у меня новый приступ тошноты и головной боли. – Матвей, постарайся меня домой забрать.
– Еще чего! Пока диагноза четкого не будет, полежишь тут, даже не разговаривай со мной.
Я закрыла глаза – спорить с Матвеем бесполезно, а в присутствии его студентки еще и неэтично.
В приемном, разумеется, Матвея узнали – практические занятия он вел здесь, да и я тоже нередко появлялась в больнице для консультаций. К счастью, народа почти не было, ждать не пришлось, мне сделали снимки и – по настоянию дорогого супруга – ревизию брюшной полости, за что я ему была отдельно благодарна в самом негативном смысле этого слова. Теперь меня точно не отпустят, пока не уберут оставленный в полости дренаж.
– Ты не переборщил? – спросила я уже в палате, когда вся суета немного улеглась, а мне стало полегче после пары уколов.
– Прекрати, Деля. Ты сама хирург, понимаешь, что такое тупая травма живота.
– К счастью, я больше с этим не работаю. Ты бы позвонил Василькову, а?
– Завтра позвоню. Выходные ведь, что там без тебя случится?
– Мне нужно, чтобы он мой операционный план просмотрел и вместо меня кого-то поставил.
– Завтра позвоню, – повторил Матвей, – и он разберется за воскресенье. А ты лучше поспала бы.
– А ты бы лучше домой поехал.
– Ну, сейчас! Даже не думай, здесь полно места, переночую с тобой. К тому же у меня тут завтра занятия.
– Пойдешь помятый и небритый?
