— Он не поразвлечься хочет, а жениться на мне. Идущие мне в приданое земли кажутся вашему брату весьма привлекательными. Вы всерьёз решили сломать мне рёбра или у вас это выходит уже непроизвольно, по привычке?!
— Прошу прощения.
— Возможно, мне стоит рассмотреть предложение Сезара?
— Ты о чём?
— О том! Сами вы не желаете жениться на мне, даёте всячески понять, что я вам не капельки не нравлюсь. Вдобавок, вы больны венерической болезнью, капаете гноем и ядом при каждой встрече. Протянутую мной оливковую ветвь принять не желаете. Тут любой задумается об альтернативе. Возможно…
Зажав ей рот, Торн затащил Гаитэ за ближайшие портьеры, прижимая к стенке.
— Возможно, наглая сучка, что твой труп найдут в речке завтра утром. Возможно, твоё хорошенькое личико обгложут рыбы, отложив в нём личинки, и не одна живая душа не хватится пропажи, потому что никому нет и не будет до тебя никакого дела, — с жестокой улыбкой проговорил он прямо в широко распахнутые, испуганные глаза девушки. — Шлюхи из рода Рэйвов слишком переоценивают собственную значимость. Есть ты, нет ли тебя, твои богатства всё равно отойдут нам. И можешь сколько угодно сверкать выразительными глазками — это ничего не изменит. О! Сегодня ты прячешь свои жемчужные зубки? Не пытаешься больше кусаться? Боишься, что моя отравленная кровь просочится сквозь твой хорошенький ротик и на твоей, такой ровной да гладкой коже, появятся язвы? Отлично! Хотя вкус борьбы распаляет желание…
Гаитэ мотнула головой, но ей удалось издать только слабое мычание.
— Ты, кажется, хочешь что-то сказать? Как интересно! Но стоит мне убрать руку, и ты произнесёшь очередную банальность, разбив очарование неизвестности к чёрту… или, может, всё-таки стоит рискнуть?
Он медленно отнял ладонь ото рта Гаитэ.
— Ты знаешь, — его палец задержался на её нижней губе. — А у тебя припухли губы, словно от поцелуя. Мой брат тебя ещё не целовал?
Гаитэ отрицательно замотала головой.
— Он много потерял. Губки сладкие, как мёд, со вкусом слёз и невинности. Эту дрожь первого желания ни с чем не спутаешь, и она встречается так редко. Поэтому, пожалуй, я не стану тебя убивать. Во всяком случае — Пока.
— Ваша Милость так добры! — саркастично ответила Гаитэ.
— Поцелуй меня.
Гаитэ сердито посмотрела на него снизу вверх:
— Поцелуй! — прорычал он, наваливаясь, сильнее прижимая к стене. — Сезару ты подарила танец, но я хочу большего!
— Умерьте ваш пыл! Только безумец способен на него ответить, зная, какие последствия ждут его.
— Но ты всё же ответила?
— Я… я была не в себе.
— Тебя никогда не целовали, верно?
— Верно. Вы были первым. Довольны?
— Вполне. Быть первым и последним мечта любого мужчины, — его смех, несмотря на мелодичность, звучал издевательски. — Но я готов повременить с первым уроком, — он заправил прядь волос Гаитэ за ухо почти ласково. — Скажи, утром ты говорила серьёзно? Ты всерьёз можешь избавить меня от этого… насморка? И когда, госпожа-лекарь мне прийти к вам на осмотр?
— На самом деле, чем раньше, тем лучше.
— Тогда — завтра.
Усмешка вернулась на лицо Торна. Его руки, скользнув по талии, поднялись к её груди, слегка сдавливая их.
— Освободи меня от этого проклятия, и я отблагодарю тебя, малышка. Поверь, я умею обходиться с женщинами. В моих объятиях ты познаешь блаженство.
— Мне не нужно блаженства! Всё, чего я хочу, это безопасность и свобода.
— Да уж! Дешевить ты не любишь. Видишь ли, крошка? Весь мир хочет безопасности и свободы, — развёл руками Торн. — Но безопасность и свобода, в совокупности, это почти что рай, а мы на грешной земле. Тут свои правила игры.
— С землёй я уж как-нибудь управлюсь, — заверила его Гаитэ. — Боюсь, с вами будет гораздо сложнее.
Торн, скрестил руки на груди. Усмешка кривила его рот, но не затрагивала глаз. В тёмном, тягучем, как мёд, взгляде, читалась застарелая злость, а под ней, словно корни большого дерева — тоска.
— Со мной — сложно? Думаешь, с Сезаром легче? Думаешь, я стану тебя подавлять, а он — держаться на равных?
Заложив большие пальцы за широкий пояс, опоясывающий тонкую, особенно по сравнению с широкими плечами, талию, Торн качнулся с пяток на носок:
— Смешно! Сезар никого не считает равным себе. Для него все окружающие люди делятся на тех, кого можно использовать для собственной выгоды, и на тех, кого использовать нельзя. Последние подлежат уничтожению. Вечный Единорог в поисках Вечной Девственницы, Сезар всегда был и будет себялюбивым негодяем. Для него никаких высот не будет достаточно. Он каждое слово воспринимает как новый удар меча, каждое препятствие — как вызов. В его душе бесконечно борются Ангел и Зверь, да вот только ещё ни разу не было случая, чтобы Ангел одержал победу. Учти это, когда будешь делать свой выбор. А теперь, вероятно, сеньорита пожелает, чтобы её проводили до опочивальни? В этих, с виду шикарных, дворцах по ночам ходить небезопасно. Особенно юным и прекрасным девам.
— Как вы заботливы!
— Я заинтересован в вашем благополучии самым прямым образом. Возьмите меня под руку.
— Зачем?
— Я так хочу.
Они вышли на галерею на втором этаже. Отсюда открывался вид на внутренний дворик, тот самый, с фонтаном, где они встретились впервые.
Пламя факелов лизало ночной воздух. Их дымок с ароматом цитрусовых разгонял комаров.
Какое-то время они оба молчаливо наблюдали, как слуги убирают со стола остатки еды, складывая в атриуме горы еды. Её хватило бы на половину квартала бедных, даже не мечтающих о такой роскоши, как марципаны.
В один грязный комок полетели полотняные скатерти, ещё недавно кипельно-белые, а теперь заляпанные жиром и пятнами пролитого вина.
Дворец выглядел роскошным, но по сути был грязнее любой крестьянской лачуги. Большое скопление людей обеспечивало слишком много липучей ко всему грязи.
Сверху были видны покрытые лишайниками старинные статуи, разбросанные в хаотичном порядке, словно кости. А между ними собрались в тесный кружок группы шепчущихся и подвыпивших аристократов.
Положив обе руки на широкий, как подоконник, мраморный поручень, Торн оглядел свои владения:
— Шепчутся повсюду, как пауки. Может быть, именно в этот самый момент, попивая наше же вино, они, в очередной раз, замышляют заговор против нас же? Ладно, пусть мечтают. Мы обезглавим любого заговорщика, устраним любую угрозу.
— Вы говорите это на случай, если я в сердце своём лелею тайную надежду освободить мою мать?
— А вы лелеете?
— Нет. Лишь надеюсь смягчить её участь.
