— Для вас так важны долги в азартных играх? — продолжал подзуживать Сезар.
— Рэйвы всегда платят свои долги.
По взмаху руки Сезара плавная, ленивая музыка сменилась чётким ритмом. Застучали кастаньеты.
Гаитэ едва ли хорошо умела танцевать жаркие южные танцы. Она была дочерью ледяных ветров, скорее остужающих чувства, чем раздувающих их. И всё же что-то кружило голову, заставляя бросать вызов всему, что их окружало: Сезару, его родне, матери, придворным и черни — самой судьбе!
Встав лицом к лицу, Сезар и Гаитэ соединили ладони.
Сезар всегда брал на себя ведущую роль, Гаитэ отлично умела подчиняться. Правда лишь до тех пор, пока сама этого хотела.
Резкие хлопки и повороты, страстный жёсткий взгляд, который Сезар даже не брал на себя труд скрывать, его стальные руки, смыкающиеся на талии Гаитэ с такой силой, что она чувствовала их прикосновения даже через жёсткий панцирь корсета, пока они кружились в танце, меняя движения.
Десятки жадных взглядов, устремлённых им вослед.
Десятки ушей жадно ловили их дыхание и слова, чтобы завтра, преувеличивая и приукрашивая, разнести слухи и сплетни по всему Саркароссу.
Кружась в танце рядом с Сезаром Гаитэ словно позабыла о тяжести собственных одежд. И не только о них.
Торн решил напомнить о себе, резко вырвав молодую жену из рук брата. Толпа одобрительно заулюлюкала, разразившись бурей аплодисментов.
Краем глаза Гаитэ заметила бледное лицо поднявшего из-за стола императора, заострившиеся черты матери. Напряжение витало в воздухе, как во время грозы.
— Ты получил свою плату, Сезар, — ухмыльнулся Торн. — Никто не посмеет встать между мной и тем, что мне принадлежит. Даже ты. Особенно — ты!
Сезар молча поклонился и отступил.
Теперь всё приняло правильное положение. В центре круга танцевали молодожёны. Но осадок, тёмный и тревожный, остался.
— Ты сердишься на меня? — не глядя Торну в лицо, спросила Гаитэ, хлопая ладонями в такт музыке согласно рисунку танца.
— Как ты думаешь? Терпение никогда не было сильной стороной моего характера, дорогая. А брат делает всё возможное, чтобы испить те малые крохи, что мне отмерены. Ты зачем-то ему помогаешь.
— Я не виновата…
— В чём? — он так жёстко обнял её за талию, что Гаитэ вскрикнула от боли. — Хочешь сказать, что не спала с ним? Здесь, положим я тебе верю — пока. Но будь добра, не пытайся выставить меня глупцом. У меня есть глаза и они, хвала Духам, не утратили способности видеть. Не надейся, что этот танец сойдёт вам с рук!
— Как это понимать?
— В вашей семье женщины обладают слишком свободолюбивым духом, дорогая моя.
— Я не хочу ссориться.
— Об этом лучше было бы подумать раньше.
Музыка, взвизгнув в последний раз, оборвалась.
Торн выдернул потную руку из руки Гаитэ, делая шаг назад и кланяясь. Потом, довольно жёстко взяв молодую жену под локоть, повёл её к столу, нарочно усаживаясь рядом с младшим братом.
— Салют! — поднял бокал Сезар. — Пью за вас! Пусть ваше счастье будет долгим и плодовитым!
Торн кивнул, не сводя с брата прищуренных глаз, поднёс к губам бокал и пригубил его.
— Наше счастье будет куда более полным, если тебя не будет рядом.
— Не будем ссориться, брат, прошу. Не в такой день.
— Ты плохо умеешь выполнять приказы, Сезар. Своеволие — твоё второе имя, вечный младший брат.
«Зачем он его задирает?», — с тоской подумала Гаитэ.
Но внушало надежду, что на виду такого количества народа, да ещё практически трезвые, братья проявят максимум благоразумия и не сцепятся.
— Ты — наш главный главнокомандующий, Сезар. Прекрасно зная о том, что никто не будет рад тебя здесь видеть, ты покинул свой пост, чтобы взыскать долг с моей жены… кстати, что за долг такой?
— В Рэйве я и твой брат поспорили, что ему удастся отпереть ворота моего родового замка, не пролив крови.
— Да? И что?
— Так и было. Мы вошли в замок без боя.
— Точно! С боем вам пришлось из него вырываться, и уж там крови было залейся, — глумливо усмехнулся Торн и Гаитэ с досадой в сердце пришлось признать, что в итоге муж-то прав.
— Ты проиграл две битвы, брат, — всё так же щурясь, проговорил Торн. — Это слишком много. У тебя есть все шансы проиграть и третью, если в ближайшее время не вернёшься в Тиос.
— Не учи меня моему долгу. У меня он, в отличие от тебя, хотя бы есть.
— Я слышал, что положение обостряется. После твоей дикой выходки с Форсева половина твоих союзников объединилось против нас же, окружив верные нам войска? Это правда?
— Да, — нехотя процедил Сезар. — Союзники — ненадёжные твари. В некоторых делах можно доверять только родне, — с недоброй усмешкой закончил он. — Не так ли?
— Доверие даётся в ответ на доверие, брат. А как показывает жизнь, доверяющие тебе живут либо недолго, либо несчастливо.
— Что ж? Думается, намёк я понял. И в чём-то ты прав. Мне пора покинуть любящую семью, — с сарказмом протянул Сезар, поднимаясь из-за стола. — Но прежде ещё один маленький дар тебе брат. И твоей прекрасной жене.
Поднявшись, Сезар стремительном шагом вышел вперёд, встав перед музыкантами и одолжив у одного из них лютню. Над площадью раздались тонкие и грустные звуки плачущих струн, аккомпанирующих низкому вибрирующему баритону:
«В сердце горящую рану
Время, боюсь, не остудит.
Образ прекрасной девы
Вечность со мною будет.
В бурном течении жизни
Я словно чёлн одинокий.
Пристани не найти мне
В гавани этой жестокой.
И, навсегда расставаясь,
Печаль, как вино, пригубим.
Мы с тобой не свободны
И никогда не будем».
Гаитэ не собиралась плакать. Она не хотела этого, но сдержать слёзы не получалось, и они горячим жемчугом повисали на ресницах.
Грустить была нельзя. Грустить было опасно не только для себя — для всех.
Но что делать с сердцем?
Да, они не свободны. Все — лишь рабы. Кем бы ты не родился на земле, ты все равно будешь зависим. И лучше подчиниться, потому что с каждым рывком кандалы становятся лишь тяжелей.
Свобода — иллюзия. Свобода — это смерть. Только она освобождает нас от рабства жизни.
— Дорогая, ты плачешь? — с показной весёлостью протянул Торн.
