— Ничего себе! Ну, вы даете!.. — Ян Лооз был поражен смелым поступком лекаря. Он крепко пожал ему смелую руку. Значит, была права эта чертовка Ярына «Подкова». Они все живы! И все рядом! И после счастливого спасения, Ян Лооз коротко перерассказал лекарю о своей встрече с «Гонтой». То есть «Белым Всадником».
— Так откуда они выползли наружу? — поинтересовался у лекаря Ян Лооз.
— Представьте, что один из входов в подземелье — это заброшенный колодец за Флоровским монастырем. У самой горы. В него давно никто не заглядывал. Колодец этот, кажется, не чистили со времен короля Владислава. Туда монахи регулярно сбрасывают всякое дерьмо. А там, оказывается, один из проходов вглубь горы! Один из мальчишек, пока они шли назад, разматывал длинную веревку. Он так ее и бросил там… И по ней можно попробовать туда попасть и найти…
— Похитителя?!
— Да! Ведь им также повезло, как видимо и мне! Они напали на него! Неожиданно! Он там, связан! Может он уже убежал, а может и умер от удара. Они его оглушили обломком старого кирпича!
— Это «Ангел»? — уточнил пан воеводский писарь.
— Я не знаю! Они говорили, что у него нет части руки, а вместо нее — какая-то страшная железка! С пятью металлическими пальцами!. Одного, кстати, не хватало!.. — и лекарь достал платок и еще раз продемонстрировал отломленный коготь…
— А! Теперь нам понятно, что же это было! Это часть его жуткой руки.
— Именно так!
— Я доберусь до тебя, мерзавец! — четко произнес пан воеводский писарь. — Тебе конец!..
— Детей мы нашли! А это главное! — успокоил его Андрей Коршак.
— Осталось выяснить, кто и зачем убил пана подкаштеляна Пясоту!
— Выясним! Скоро выясним. Но у нас еще есть несколько дел…
… Утром древний Киев засыпал мокрый снег. Гончар Тимко Малый вышел на свою улицу, сгреб первый снег в грубые ладони и стал умылся им. Он поднял глаза к небу, начал читать молитву.
— Чтобы Господь Бог не обошел своей благодатью и милостью нашу Гончарную улицу, наш Нижний Город и чтобы он вернул сына — Ясю!
Тимко Малый был весь в своих мыслях. Он даже не заметил, как скрипнули деревянные колеса у проезжающей телеги. Она остановилась. С нее спрыгнуло двое. Один взрослый, другой совсем ребенок. Взрослый спрятал пока мальчика к себе за спину.
Гончар заметил знакомую фигуру и прищурил больные глаза.
— Снег наконец-то пошел в нашем благословенном Киеве, пан воеводский писарь! Первый снег пошел! Он скроет скоро все мои глубокие раны!.. — грустно прокричал гончар Тимко Малый.
Ян Лооз сделал шаг в сторону и гончар увидел маленькую знакомую фигуру, закутанную в какое-то толстое покрывало. Всю вонючую одежду мальчика пришлось сжечь в печи. Яся крикнул: «папа!» и ринулся в объятия отца!
По небритых щеках Тимка Малого катились мелкие мужские слезы.
— Я верил! — он вдруг стал креститься, — я верил вам, мой светлейший пан! Спасибо!
Тимко Малый упал на колени и хотел поцеловать руку Яну Лоозу. Тот сжал кулак, пригрозил ему и здесь гончар увидел предупредительную надпись на правом запястье на чужом языке:
«Нет Бога, кроме Аллаха!..»
— Не стоит! Поднимись с колен, Тимко! А благодарить будешь не мне, а нашего пана лекаря! Это он у нас отважный человек!
— Хорошо, пан воеводский писарь! Спасибо Вам!
— Прощайте! А сын у вас, смелый мальчик! Будущий воин, настоящий смельчак! Научите его своему ремеслу и отдайте обучаться военному делу в воеводскую школу! Он там себя точно через несколько лет проявит!..
Пан воеводский писарь Ян Лооз крепко пожал им руки, запрыгнул на телегу и уехал…
… Через несколько часов они с лекарем Коршаком, десятником и несколькими вооруженными стражниками были у колодца возле Флоровского монастыря. Ян Лооз давал распоряжения.
— Так. Ждите меня, пока я не появлюсь. Это все!
— Слушаемся! Может мне с вами? — поинтересовался лекарь Коршак.
— Нет! Там узкие проходы, мы там можем застрять навсегда! Сын гончара подробно рассказал, что там и как. У меня несколько факелов, я постараюсь найти его…
— Помните, пан воеводский писарь, этот мерзавец нужен нам живым! Он — ценный свидетель! — попросил Яна Лооза десятник стражников.
— Я постараюсь, панове!
Пан воеводский писарь спустился по гнилой лестнице в колодец, зажег огнивом факел, ему нужно было сильно наклониться, чтобы попасть внутрь лаза. На земле он нашел конец длинной веревки, которую разматывал один из маленьких узников…
Глава 29
… Сколько Ян Лооз пробирался по узким перелазам никто не знал. Пан воеводский писарь уже порядочно перемазався в глине с ног до головы. Он, то поднимался вверх, то опускался вниз. Вскоре он вдали увидел слабое-слабое мерцание. Еле-еле. Факелы на стенах понемногу стали гаснуть. Где-то капала вода. А туда ли попал Ян Лооз?
Он свистнул в абсолютной тишине. И здесь он услышал какой-то звериный стон. Ян Лооз стал приближаться к глухой стене. Рядом стояла брошенная тележка. Пан воеводский писарь посветил и увидел связаннее, лежащее тело.
Горбун почувствовал, что рядом кто-то есть, поэтому стал шевелиться…
… Ян Лооз развернул его к себе. На него уставились нечеловеческие глаза, которые не видели дневного света почти 30 лет!
— Я вернулся из мира живых! Отдать тебе долг, Ангел Серафимий!
Пан воеводский писарь зажег и закрепил на стене еще один принесенный с собой факел. Он достал из кармана железное клеймо и долго грел его на огне… А пока грел, он вытащил изо рта вонючую тряпку и стал расспрашивать горбуна…
… Потом Ян Лооз разорвал вонючий жупан этого существа и отбил у него на левом плече «руку с арбалетом» — старый герб Киева. Затем пан воеводский писарь достал из принесенного мешка цепь и кандалы, одел горбуну на грязную шею, связал руки и потащил эту крысу за собой по узкому лабиринту…
… Под землей слышалось чье-то печальное бормотание. Словно кто-то пел грустную песнь. Это Ян Лооз затянул старую известную «думу о казаке Байде»:
«Ой, висит Байда и не день, и не два…
Не одну ночку, и не часочек…
Ой, висит Байда и качает,
Своего Цюру наблюдает,
Своего Цюру молодого,
Своего коня вороного…
… В двери покоев к пану воеводе Адаму Киселю осторожно постучали.
— Войдите! Прошу!..
Дверь скрипнула и открылась. В покои зашел начальник замкового караула Юстин Левский. Он с довольным видом доложил о визите пана воеводского писаря. Обычно, он не делал никаких докладов, но тут решил и сам приобщиться к делу о раскрытии преступлений. Поэтому он торжественно произнес, а воевода Кисель только махнул рукой:
