– Все люди покидают этот жуткий мир – или только я и немногие вроде меня? – спросил Найтспор.
– Если бы все покидали его, я мог бы не тревожиться, друг мой… Нас ждет тяжелый труд, и страдания, и риск окончательной смерти.
Сердце Найтспора упало.
– Значит, мой путь еще не закончен?
– Если ты того пожелаешь. Ты справился. Но пожелаешь ли ты?
Барабанный бой стал громким и болезненным. Свет превратился в крошечный прямоугольник таинственной яркости в огромной стене ночи. Стали видны мрачные, застывшие черты Крэга.
– Я не переживу возрождения, – сказал Найтспор. – По сравнению с ним страх смерти – ничто.
– Ты выберешь сам.
– Я ничего не могу сделать. Кристалмен слишком силен. Я едва спас собственную душу.
– Ты по-прежнему одурманен земными парами и ничего не видишь, – сказал Крэг.
Найтспор не ответил; он словно пытался вспомнить что-то. Вода вокруг была такой неподвижной, бесцветной и прозрачной, что они будто плыли в воздухе. Тело Маскалла исчезло.
Теперь барабанный бой напоминал лязг железа. Прямоугольник света заметно вырос и пылал, яростный и неистовый. Темнота снизу, сверху и по бокам от него начала приобретать облик колоссальной, безграничной черной стены.
– Мы действительно приближаемся к стене?
– Скоро увидишь. Перед тобой Маспел, а этот свет – ворота, в которые ты должен войти.
Сердце Найтспора бешено заколотилось.
– Я вспомню? – прошептал он.
– Да, вспомнишь.
– Идем со мной, Крэг, иначе я пропаду.
– Мне там делать нечего. Я подожду тебя снаружи.
– Ты вернешься в бой? – спросил Найтспор, грызя кончики пальцев.
– Да.
– Я не осмелюсь.
Оглушительный ритмичный грохот обрушивался ему на голову, подобно настоящим ударам. Свет пылал так ярко, что он не мог больше смотреть на него. Это сияние было удивительно неоднородным, будто непрерывная молния; кроме того, казалось, что это не свет, а эмоция, становящаяся видимым светом. Они приближались к стене тьмы, прямо к воротам. Гладкая вода подходила к самому порогу.
Путники больше не говорили – шум был слишком громким.
Несколько минут спустя они оказались у ворот. Найтспор повернулся к ним спиной и закрыл глаза ладонями, но даже так свет ослеплял его. Чувства были столь неистовыми, что его тело словно расширилось. При каждом жутком такте он вздрагивал.
Двери не было. Крэг спрыгнул на каменную платформу и вытащил за собой Найтспора.
За воротами свет погас. Ритмичные удары смолкли. Найтспор опустил руки… Вокруг царили тишина и темнота, как в открытой могиле. Но воздух был пронизан мрачной, пылающей страстью, которая по сравнению со светом и звуком казалась светом в сравнении с тусклостью.
Найтспор прижал руку к сердцу.
– Не знаю, смогу ли я это вынести, – сказал он, глядя на Крэга. Найтспор чувствовал его присутствие намного живее и отчетливее, чем если бы мог видеть спутника.
– Иди и не трать времени даром, Найтспор… Время здесь ценнее, чем на Земле. Мы не можем терять минуты. Нам предстоят ужасные и трагичные дела, и они ждать не будут… Иди немедля. Ни для чего не останавливайся.
– Куда мне идти? – прошептал Найтспор. – Я все забыл.
– Входи, входи! Путь всего один. Ты не ошибешься.
– Зачем ты велишь мне идти, если я вернусь?
– Затем, чтобы исцелить твои раны.
Произнеся эти слова, Крэг запрыгнул обратно на остров. Найтспор невольно посмотрел ему вслед, но взял себя в руки и не сдвинулся с места. Крэг скрылся из виду; снаружи царила беспросветная ночь.
Как только он исчез, чувство тысячей труб пропело в сердце Найтспора.
Прямо перед ним, почти у его ног, лежала нижняя ступень крутой, узкой винтовой каменной лестницы. Другого пути не было.
Найтспор поставил ногу на эту ступень, вглядываясь вверх. Он ничего не увидел, однако его внутреннее восприятие ощущало каждый пройденный им дюйм. Лестница была холодной, унылой и заброшенной, но воспарившей душе Найтспора она казалась лестницей на небеса.
Преодолев дюжину ступеней, он остановился отдохнуть. Каждая ступень представляла собой все более серьезную преграду; ему казалось, будто он тащит на плечах тяжелое тело. Это породило знакомый отголосок в его сознании. Он двинулся дальше и еще через десять ступеней увидел окно в высокой нише.
Найтспор взобрался в нишу и выглянул в окно. В него было вставлено некое подобие стекла, однако он ничего не увидел. Но пришедшее из внешнего мира возмущение атмосферы ударило по чувствам Найтспора, и у него кровь застыла в жилах. В одно мгновение оно напоминало низкий, насмешливый, вульгарный смех, донесшийся с другого конца планеты; в следующее – безмолвное непрерывное биение некого могучего двигателя. Эти ощущения были одинаковыми – и вместе с тем разнились. Казалось, они связаны друг с другом, как тело и душа. Найтспор испытывал их долгое время, после чего спустился из ниши и, придя в серьезное расположение духа, продолжил восхождение.
Подъем стал еще труднее, и он был вынужден останавливаться на каждой третьей или четвертой ступени, чтобы дать отдых мышцам и отдышаться. Преодолев таким образом еще двадцать ступеней, он добрался до второго окна. И снова ничего не увидел. Насмешливое возмущение воздуха стихло, однако пульсация стала вдвое отчетливей, чем прежде, а ее ритм теперь был двойным и состоял из двух отдельных пульсаций: одной в ритме марша, другой – вальса. Первый был горьким и ожесточающим, но второй был веселым, обессиливающим и жутким.
Найтспор не стал задерживаться у этого окна; ему казалось, что он на пороге великого открытия и что нечто намного более важное ждет его наверху. Он продолжил подъем. Восхождение требовало все больше сил, и ему приходилось часто садиться под тяжестью собственного веса. Но он добрался до третьего окна.
Он вскарабкался в нишу. Его чувства претворились в видении, и от открывшегося зрелища он побледнел. Огромная светящаяся сфера висела в небе, занимая его почти целиком. Эта сфера состояла из двух видов активных созданий. Там был мириад крошечных зеленых корпускул, от очень маленьких до почти неразличимых. На самом деле они не были зелеными, но такими их видел Найтспор. Все они стремились в одном направлении – к нему, к Маспелу, – однако были слишком слабыми и крошечными, чтобы куда-то продвинуться. Их активность порождала ритм марша, который прежде почувствовал Найтспор, но ритм этот не был присущ самим корпускулам, а являлся следствием препятствия, с которым они сталкивались. Эти атомы жизни и света окружали намного более крупные водовороты белого сияния, которые вращались туда-сюда, унося с собой зеленые корпускулы, когда пожелают. Их вращение сопровождалось ритмом вальса. Найтспору показалось, что зеленые атомы не только участвуют в танце против своей воли, но и подвергаются в процессе мучительному стыду и разрушению. Более крупные корпускулы оказались устойчивей самых крошечных: несколько даже почти не двигались с места, а одна смещалась в желаемом направлении.
