Как ни старался Макки, он не мог отделаться от ощущения, что от него скрыто самое важное в том способе, каким эта планета была превращена в объект эксперимента; говачины что-то недоговаривали, возможно, они и сами многого не понимали. С чего они начали? У них была эта планета, Досади, у них были испытуемые, и у них был их пресловутый приоритет … да, приоритет, если угодно, принцип. Врожденное неравенство индивидов – вот что занимало говачинские умы в первую очередь. И этот проклятый ДемоПол. Как они создали его полномочия? Точнее, как они смогли обеспечить эти полномочия?
Подручные Арича надеялись выявить внутренние механизмы деятельности социальных систем сознающих существ – во всяком случае, они так говорили. Но теперь Макки начал смотреть на это глазами досадийца, то есть с досадийским скепсисом. Что имела в виду Фэнни Мэй, когда говорила о невозможности попасть сюда в собственном теле/узле? Как он сможет послужить Джедрик ключом к выходу за пределы Стены Бога? Макки понимал, что ему нужно больше информации, чем он получит от Джедрик. Располагает ли такой информацией Брой? Интересно, сможет ли он пробраться в высшие сферы Холмов Совета, чтобы получить ответы? Возможно ли это в данной ситуации?
Когда он спросил об этом Джедрик, она едва не спустила его с лестницы.
– Не вздумай вмешиваться.
Вмешиваться во что?
Когда он снова спросил об этом, она в ответ только молча уставилась на него.
Правда, она познакомила его со всем своим окружением, сообщив о его статусе. Он так и не понял, что это за статус, но понял, что находится здесь на правах чего-то среднего между гостем и пленником.
Джедрик прибегала к вербальному общению со своими людьми лишь в редких случаях, обычно ограничиваясь жестами, если, например, дело касалось пропуска. Этот урок начался с часового у двери.
– Макки, – говорила Джедрик, показывая на него рукой.
Часовой согласно кивал.
Потом Джедрик переходила к другой теме:
– Отряд девять?
– Вернется в полдень.
– Дайте знать.
Все, кто его встречал, внимательно его изучали, что, как понимал сам Макки, позволит им при необходимости моментально опознать его.
В доме было два лифта: один скоростной, который без остановок взлетал вверх от тщательно охраняемого уличного входа в боковой стороне здания; второй лифт начинался над четвертым уровнем, там, где находился потолок клетки Пчарки. Они вошли в него и поднялись наверх с остановками на каждом этаже, где Джедрик показывала его часовым.
Когда они вернулись в помещение с клеткой, Макки заметил, что в уличном дверном проеме установили стол. За столом сидел отец тех троих маленьких дикарей и наблюдал за Пчарки, время от времени что-то записывая в блокнот. Теперь Макки знал имя этого человека: Ардир.
Джедрик задержалась у стола.
– Макки может выходить и входить с обычными предосторожностями.
Макки, обратившись к Джедрик, произнес:
– Спасибо, что на этот раз взяли и меня.
– Не нужно сарказма, Макки.
Он и не собирался быть саркастичным, поэтому напомнил себе, что любезности, принятые в Конфедерации, здесь могут быть истолкованы совершенно неожиданным образом.
Джедрик просмотрела записи Ардира, подняла взгляд на Пчарки, потом посмотрела на Макки. Выражение ее лица все это время оставалось абсолютно бесстрастным.
– Встретимся за обедом.
Она вышла, оставив Макки одного.
Макки приблизился к клетке Пчарки, заметив, как подобрались часовые, следившие за ним. Старый говачин сидел в гамаке, сохраняя безразличное выражение лица. Раскаленные докрасна прутья издавали едва слышное шипенье.
– Что будет, если ты дотронешься до прутьев? – спросил Макки.
Говачин неопределенно раздул челюсть. Этот жест был эквивалентен пожатию плечами у людей.
Макки протянул руку к решетке.
– В прутьях работает какая-то энергия. Что это за энергия? Откуда она берется?
Пчарки ответил хрипло и глухо:
– Откуда берется энергия вселенной? Если ты видишь какую-то вещь, это не значит, что она возникла в тот момент, когда ты на нее посмотрел.
– Это творение калебана?
Пчарки в ответ надул челюсть.
Макки обошел клетку, внимательно ее изучая. В местах пересечения прутьев виднелись сверкающие вздутия. Штыри, на которых висел гамак, были ввинчены в потолок. Эти штыри не касались прутьев. Сам гамак был сделан из какой-то ткани тускло-синего цвета. Обойдя клетку, Макки вернулся на прежнее место.
– Тебя кормят?
Пчарки не ответил.
Сзади послышался голос Ардира:
– Еду спускают с потолка. Экскременты отводятся в канализацию.
Макки ответил, обернувшись через плечо:
– Я не вижу в клетке двери. Как он туда попал?
– Клетку построили вокруг него по его собственным указаниям.
– Что это за вздутия на пересечениях прутьев?
– Они возникли сами, когда он активировал клетку.
– Как он это сделал?
– Мы не знаем, а вы?
Макки отрицательно покачал головой:
– Как сам Пчарки это объясняет?
– Он ничего не объясняет.
Макки отвернулся от Пчарки и посмотрел на Ардира, обратив свой вопрос уже не к пленнику, а к обществу планеты. Ответы Ардира, особенно касающиеся религии и истории, были на удивление банальны.
Потом, удалившись в примыкавшую к командному пункту комнату, Макки в одиночестве попытался оценить все, что ему удалось узнать. В это время он вдруг понял, что думает о вещах, о которых не спрашивал.
Джедрик и ее люди уже давно знают, что Досади – это творение говачинов. Они знали об этом задолго до прибытия Макки. Это было очевидно по тому, как они внимательно изучали Пчарки, по тому, как относились к Брою. Макки мог добавить к этому знанию еще одно.
Досади была говачинским экспериментом. Но люди Джедрик использовали Макки не так, как он ожидал. Она сказала, что он – ключ к Стене Бога, но как он мог сыграть роль ключа?
Ардир не ответил на этот вопрос. При этом он не уклонялся от расспросов Макки, но ответы говорили об ограниченности знания и воображения Ардира.
Этот факт сильно беспокоил Макки. В ситуации, когда основания открыто говорить правду и раскрывать детали были как никогда очевидны, главным было не то, что этот человек сказал, а то, о чем он умолчал. Ардир не был марионеткой, как не был он и глупцом. Ардир был человеком, высоко поднявшимся в иерархии Джедрик. Было видно, что этот человек способен широко мыслить. Но он даже не упомянул о рассуждениях куда более очевидных. Он не затронул вопрос о том, как история Досади достигла единичной предельной точки в прошлом без каких-либо следов эволюционных начал. Ардир не производил впечатления религиозного человека, но даже если бы он и был таковым, Досади не допустила бы подобного вульгарного подавления религиозных чувств. Тем не менее, Ардир отказался исследовать самые очевидные несоответствия в тех религиозных установках, которых, как говорили Макки, следовало бы ожидать. Ардир высказывал верные суждения, но у них не было надежного фундамента. Все суждения оставались очень поверхностны.
