— Отставить слезы! — улыбнулся Борис. — Есть другое предложение. Только я сперва в душ.
— Успеешь ты в свой душ. Я так люблю, как от тебя пахнет. А то будет шампунем пахнуть. Как в парикмахерской.
— Ничего, сейчас тут будет пахнуть апельсинами и прочими вкусностями, — он притащил с кухни нагруженный поднос и установил его возле тахты, пояснив: — тут все, что нам может понадобиться. Ну, чтоб не бегать туда-сюда. Оно нам надо? Ну-ка, отвечай, нечего нос мне в подмышку прятать, хитрюга!
— Не надо, — она помотала головой. — И еще… еще нам не надо, — схватив с подноса какие-то пакетики, девушка зашвырнула их в дальний угол.
— Ален, ты чего? Это же…
— Не говори мне этого слова! — узкая ладошка зажала ему рот. — По крайней мере сегодня, — она шмыгнула носом.
— Но…
— Никаких «но», понял? Думаешь, я не понимаю? А вдруг ты… А вдруг тебя… Вдруг больше никогда… — она всхлипнула. — И что мне? Как жить? Никак? В петлю лезть? Пусть хоть что-то от тебя останется… Точнее, кто-то, — она улыбнулась сквозь слезы.
— Девочка моя! Да вернусь я! Я не могу не вернуться! Ты же тут… как ты без меня? Ну потерпи. Это всего несколько дней! Но если ты действительно хочешь так… — Борис поглядел в угол, где сиротливой кучкой лежали пакетики с презервативами…
— Хочу, — Алена твердо поглядела ему в глаза. — А если тебе это не надо, если ты не хочешь, чтобы у нас…
— Глупенькая! — он с такой силой прижал девушку к себе, что она пискнула. — Ну как я могу не хотеть?
— Тогда, — высвободившись, она показала ему свой крестик, — вот. Пока тебя не будет, я все-все время за тебя молиться буду. И этот крестик… Это бабушка мне перед смертью дала. Он потаенный, намоленный, он поможет. И не смейся!
— Да я не смеюсь, что ты!
— Ты думаешь, почему же я с ним не молилась, чтобы родители… Думаешь, да? Я молилась. Он чудесный, правда. Только, и бабушка так говорила, он поможет, только если тот, за кого молишься, сам того же хочет. А они… А! — Алена махнула рукой. — Давай не будем про них. Давай про нас…
— Только про нас, — шепотом повторил он. — До самого утра. Это же целая вечность…
Глава 27
— Здесь посидим, пока вертолет не улетит, — Заурбек слез с лошади и подал знак пастуху. — Отдыхай пока. Я свистну.
Мальчик погнал лошадей под гору, к ручью. По траве стлался туман, из которого виднелись только головы — как будто лошади плыли по диковинному белому озеру.
Босс не столько слез, сколько сполз с седла и скрючился от боли в пояснице. Ноги, как были полусогнуты, так и остались — ни выпрямить, ни дальше согнуть. Хоть Заур и дал ему самую спокойную и осторожную лошадку, с непривычки ехать верхом было настоящей пыткой. Сперва, услышав от Заурбека, что он может пойти с ними, Босс обрадовался. Глядишь, и начнется новая жизнь. Денег заплатят, паспорт новый сварганят. Работа, сказали, не пыльная. Контакты с населением. Это ему подходит. Размечтался, дурак, пустил слюни. Не подумал сразу, что ему придется с этими головорезами по горам ползти да через границу. И там их ждут с распростертыми объятьями разве только спецназовцы. Хорошо еще, если просто ракетой накроют или бомбу на голову сбросят. Пшик — и привет! А если поймают?! Ох, лучше про это и не думать. Ох, надо было драпать в Батуми. Там бы прибился к деловым людям. Теперь поздно… А может, и обойдется, тогда доберусь до Москвы и… И что? На Клыка наезжать? Так он ни при чем, это даже пьяному ежу ясно. А что добро на него все было оформлено, так он и не знал. Да и что теперь-то по сбежавшему молоку плакать? Москва далеко, да и Батуми, как подумаешь, не ближе. В смысле возможности туда сбежать. Ввязался уже в «контакты с населением», сам ввязался, думал, вывезет кривая…
Ладно, главное — живым добраться. Там разберемся.
— Зачем? Зачем мы здесь тормознулись? В лагере бы уже отдыхали, — Босс попытался присесть — не вышло. Только еще больше скрутило.
— Пускай наши арабские друзья улетят, — лениво протянул Заурбек. — Увидят тебя — вопросы начнут задавать, нервничать. Им везде враги мерещатся.
— Так у них и так — везде враги, — усмехнулся Босс. — И у вас тоже. Вот у тебя, Заур, друзей много? Не товарищей по оружию, а настоящих друзей?
Заурбек удивился. И задумался. Вспомнил про братьев. Нет, это не подходит. Братья — они и есть братья. Потом вспомнил соседских пацанов, с которыми в футбол гонял, груши по чужим садам обносил. Да нет, какая это дружба?! Может, в школе бы у него друзья и появились. Вот только поучиться ему пришлось недолго, война началась. Потом в лагере подготовки был, в Афганистане. Там тоже друзей не случилось. Правда, с одним парнем, уже на второй войне, что-то такое, похожее на дружбу, промелькнуло. Тот помоложе был, чем он, дикий совсем, боялся всего. Над ним издевались, Маугли его прозвали. Пожалел он мальчишку, как бы шефство над ним взял. Научил всему, что сам умел. Мальчуган к нему привязался, таскался за ним как собачонка, только что сапоги не чистил. Вот только плохо он его учил, как оказалось. Патруль его остановил и… Вроде пустая формальность — прикинься дурачком, попускай слюни, тебя и отпустят. Кому ты, сопляк кривоногий, нужен. А дурачок ножик достал и офицеру по шее.
— Нет, Босс, нет у меня друзей! — он развел руками. — Разве что автомат Калашникова? Ха-ха! Тогда друзей у меня по всему миру — миллионы!
Вертолет, видневшийся около лагеря, застучал мотором, лопасти дрогнули и поползли. Вокруг засуетились фигурки боевиков.
— Неохота было с другими мешки таскать? Да, Заурбек? — подковырнул Босс.
— Мешки я таскать не люблю, это ты точно подметил. Но и заставить их таскать меня никто не может, — презрительно усмехнулся тот. — Я не просто воин Аллаха, я наиб.
— И даже Ширвани не может? — заинтересовался Босс.
— Он может приказать тебя убить. Я убью, — безразлично сообщил Заурбек. — Он может приказать мне себя убить. Я убью. Но мешки разгружать? Нет, он не станет мне такое приказывать. Он же не дурак. А вот ты сейчас пойдешь к ручью и скажешь мальчишке, чтобы гнал лошадей в лагерь, — прищурясь, он поглядел Боссу прямо в глаза. — Или не пойдешь?
Тот растерялся.
— Да мне что, трудно, что ли? — он пожал плечами. — Я не гордый.
Заурбек засмеялся. Но смех этот был не добрый. Это был смех торжествующий, злой. Нащупал он слабину в этом странном приезжем, нашел прореху. Щеки раздувать, это многие умеют. Но если стержня в тебе мужского нет, то рано или поздно сдуешься. Вот и этот, стоило на него цыкнуть, на ровном месте захромал.
— Шучу я, — примирительно усмехнулся Заурбек. — Никуда ходить не надо. Надо просто громко посвистеть.
— Я свистеть не умею, — поняв, что прокололся, Босс затаил обиду. Почему этот бандит так вдруг обрадовался? Надо было сказать «не пойду, сам иди»? Или что? Нет, не понять их. Никогда. Хоть по крови и наполовину здешний, а — чужие они. Наверно, это была какая-то не та половина… Боссу самому было странно так думать. Странно и неприятно. И еще неприятнее было думать, что Заур его в чем-то победил. В чем-то непонятном. Ну, ничего, как сказал тот, как его, Ширвани? Пока жив, не проиграл? Вот и поглядим…
