Когда приехали на плац, где должны были проводиться занятия, вахмистр Дядя Миша подошел ко мне и сказал: «Слезай с коня и смотри, как мы будем заниматься».
Я с радостью исполнил его приказание.
После занятий он сказал мне, что меня будут учить верховой езде, и назначил моим учителем одного русского унтер-офицера. С тех пор начались мои муки. Я часто падал с лошади, и все мое тело было в синяках. Ко всему этому присоединились насмешки улан, часто подтрунивавших надо мной и копировавших мою езду на лошади.
Однако недели через две я умел уже сносно ездить верхом. Это было очень кстати, так как вскоре мне пришлось понюхать пороху и я не знаю, что бы я делал, если бы не умел держаться на лошади.
Стрелять из карабина меня так и не научили, и только уже во время отступления из Киева Дядя Миша научил меня с ним обращаться.
Отношения улан, русских и поляков, были прекрасными. Не раз вместе мы выпивали по киевским кабакам и трактирам, ходили в театры и кинематографы – вход для военных был бесплатный.
Утром нам давали большую кружку черного кофе и половину немецкого хлеба, грамм 300. Обед всегда был из двух блюд. Часто варили американские красную фасоль и консервы. Видимо, американцы навезли этих продуктов в Польшу видимо-невидимо. На ужин давали консервы и черный кофе.
Кормили нас довольно прилично, и по тем голодным временам не все киевляне могли мечтать о таком обеде. Не случайно, что часто перед нашими казармами толпились голодные русские дети и уланы давали им остатки пищи.
Гимназисты и гимназистки младших классов, оборванные и босые, толпились перед нами и просили есть. Постепенно надвигался голод…
В это время уже поползли слухи о прорыве Буденного возле Триполья. Польская марка в результате сильно понизилась на местной бирже, и торговцы просили платить им советскими кредитками.
Украинских карбованцев они совсем не хотели брать, что вызывало частые столкновения местных жителей с петлюровцами. Последние были страшно возмущены этим, что нередко у дверей полицейского участка можно было видеть двоих-троих гайдамаков и целую толпу торговок, привлеченных к ответственности за нежелание принимать карбованцы.
Между тем в это время стал тайком эвакуироваться Красный Крест и другие польские учреждения. Ночью на вокзал уходили фургоны, где грузили лазаретное имущество и раненых.
Город был объявлен на военном положении, и по нему курсировали бесчисленные патрули. Жители недоумевали и не хотели верить слухам о победах советских войск. Польские же и украинские газеты ничего не писали о своих неудачах.
7 июня наш эскадрон, как и прежде, отправился к Константиновскому училищу на занятия. Не успел он выстроиться на плацу, как вдруг по зданию училища неприятель открыл артиллерийскую стрельбу. Очевидно, батареи большевиков стояли где-то за Днепром и били по городу. Почему и как – никто не знал.
Петлюровцы, помещавшиеся в здании Константиновского училища, в панике высыпали из казарм и строились во дворе.
Вахмистр Дядя Миша повел наш эскадрон рысью в Бендерские казармы. Два конных были посланы в штаб полка для связи с ним.
В это время в Киеве все суетились. Магазины моментально закрылись и улицы опустели. Правда, любопытные мальчишки сновали в переулках, наблюдая за происходящим. Свист снарядов, казалось, не пугал их.
Из Киева в это время по Житомирскому шоссе отходили петлюровские обозы. Вслед за ними мчались польские грузовики с обмундированием и консервами. Два польских танка метались по Крещатику, не зная, куда им отступать.
Петлюровцы оставили город и благоразумно уклонились от боя, чем вызвали негодование со стороны польских улан, которые называли украинцев «дармоедами».
К двум часа дня в городе царил полный хаос: все обозы и тыловые учреждения двинулись на Борщаговку и по Житомирскому шоссе.
В Царском саду и на Подоле наскоро были расставлены польские батареи, тотчас же вступившие в состязание с большевистской артиллерией. Из Херсонских казарм были срочно вызваны польские части, проследовавшие на Печерск.
Наш эскадрон должен был прикрывать отступление обозов, тянувшихся бесконечной лентой, и все время быть в арьергарде.
В это время темные элементы, воспользовавшись суматохой в городе, стали громить магазины и грабить квартиры. Командир эскадрона приказал нашему взводу разогнать их на Бибиковском бульваре.
Мы рысью помчались туда и вступили в перестрелку с грабителями, во время которой был ранен один наш улан, но бандиты были рассеяны нашим огнем. Их было не менее 15 человек, и все они были вооружены винтовками.
Ружейная и орудийная стрельба не затихала ни на минуту. Все время мимо нас проходили обозы.
На ночь мы расположились на Бибиковском бульваре; лошадей не расседлывали и находились в полной боевой готовности.
8 июня утром мы двинулись всем эскадроном на Печерск, а затем к мостам возле него. Мы должны были прикрывать команду подрывников. Она должна была поджечь деревянный и взорвать цепной мосты.
Но не успели мы туда подъехать, как услышали взрывы: это подрывники уже взорвали цепной мост.
Эскадрон остановился. Вскоре на двух автомобилях подъехали подрывники и мы двинулись дальше к 4-й Киевской гимназии, где находились польские продовольственные склады.
Когда поляки стали поджигать здание, сердце моё невольно сжалось. Мне было очень жаль гимназию.
Покончив с ней, мы двинулись назад – по Бибиковскому бульвару. Над городом свистели снаряды: на улицах было пусто, лишь изредка можно было увидеть шныряющих по ним мальчишек.
Придя к месту назначения, тотчас же получили приказание от командира полка идти рысью на Подол, где местные большевики подняли восстание и обстреливали отступающие польские части и громили обозы.
На Большой Владимирской мы встретили две роты убегавших поляков. От них мы узнали, что выступившие большевики заняли почти весь Подол и Куреневку.
Советские войска находились на другом берегу Днепра и, пользуясь тем, что Подол был занят повстанцами, спокойно стали переправляться на нашу сторону. Невооруженным глазом было видно, как подплывают прямо к набережной лодки, выгружают красноармейцев и вновь уплывают.
Таким образом большевики могли выйти полякам в тыл, и командир эскадрона учел это обстоятельство. Повернув две роты поляков назад, он решил поддержать их своим эскадроном и задержать красных на Подоле.
Однако было уже поздно: Софийская площадь уже находилась в руках большевиков. Поляки (пехота) пытались шаг за шагом отвоевать ее, но это было невозможно. Площадь, со всех сторон окруженная многоэтажными домами, напоминала коробку. Как только поляки туда входили, со всех сторон начинали трещать пулеметы…
Потеряв несколько человек убитыми и ранеными, мы отошли назад и остались на Большой Владимирской улице, чтобы стеречь выход из этой коробки.
