Страх перед тем, как это было в прошлый раз прокатился по телу, почти подчистую выжигая горящее в крови наваждение.
— Что-то не так? — Льер внимательно посмотрел мне в глаза.
А я вдруг с ужасом поняла, что все еще чувствую прикосновения Золтера и тот рывок, который принес с собой только боль и подчинение, дикое и унизительное, порожденное природой узора наслаждение, от которого я так старалась отмыться. В ту минуту, когда я об этом подумала, на лицо Льера снова упала тень.
Я поняла, что он понял, и… страх вдруг ушел, растворился без следа.
— Я бы хотел все изменить. Хотел бы стать у тебя первым, — глухо произнес он, и в его словах было не меньше боли, чем у меня в ту ночь.
— Ты и будешь у меня первым, — сказала я, потянувшись к нему. — Сейчас. И всегда.
Коснулась пальцами его щеки и вздрогнула, когда он перехватил мою руку.
— Ты уверена? — спросил, глядя мне в глаза.
— Уверена, — выдохнула я.
Шелест платья показался невыносимо громким.
Осознание того, что сейчас мы действительно станем единым целым, это откровенное прикосновение там, внизу, заставило содрогнуться. И выгнуться всем телом, когда Льер чуть подался вперед — принимая его в себя.
Больно не было. Разве что самую капельку.
— Я больше не могу сдерживаться, — предупредил он, глядя на меня совершенно дикими глазами.
— И не надо, — выдохнула я, поймав в них свое отражение.
Перехватив мои руки, он завел их над головой и чуть приподнялся, заставив всхлипнуть от острой смены чувственных ощущений.
И вскрикнуть от нового, сильного движения и чувства нарастающего внутри жара.
Наклонившись, рывком прильнул ко мне, впиваясь в губы горячим, яростным поцелуем, и я окончательно потерялась.
В этом сумасшедшем ритме, чувствуя себя дрожащей струной, от кончиков сплетенных с его пальцев рук до бесстыдно разведенных бедер. От волнами накатывающего наслаждения до горящих под его губами безумно чувствительных губ. От каждого срывающегося с губ стона, отзывающегося в нем, от каждого выдоха Льера, дрожью втекающего в мое тело.
Эта дрожь становилась все сильнее, и наслаждение, набирающее высоту, казалось почти невыносимым. В тот миг, когда я содрогнулась под ним, вспышка перед глазами затмила солнце. Окутавшее нас сияние светом раскрылось над лесом, и я задыхалась, снова и снова вздрагивая от усилившихся толчков, от мощной пульсации, и от сверкнувшего невыносимой синевой взгляда, когда Льер хрипло выдохнул мое имя.
Он подался назад, заставив меня выгнуться всем телом, а потом подхватил на руки, позволяя упасть на них, а не на траву. Я чувствовала биение его сердца, глубокое и такое сильное, что каждый удар отдавался во мне даже сквозь жилет и рубашку. Удлиненный парадный мундир, которым меня накрыли, чуть царапал кожу, а мое платье лежало между нами слоями невесомой ткани, и это были самые сладкие мгновения в моей жизни.
Особенно когда Льер взял мою руку в свою и поднес к губам, целуя мои пальцы.
И не было в мире слов, которые оказались бы сильнее этого жеста.
Не представляю, сколько мы так лежали, молча, в объятиях друг друга, пока я не повернулась и не увидела краешек Арки. Осознание того, где мы находимся, накатило на меня быстро и неотвратимо, щедро плеснуло на щеки краской, особенно когда я вспомнила, как некоторое время назад говорила с Эртеей.
— Льер, — шепотом сказала я.
— Да, моя королева?
— Прекрати издеваться!
— Разве я издеваюсь? Мне просто нравится как это звучит.
Его губы почти касались моих волос, растрепавшейся прически, наводя на совершенно непристойные мысли о том, что только что тут произошло. На этом я покраснела еще сильнее, а Льер, приподнявшись на локте, заинтересованно посмотрел на меня.
— Что-то не так?
Что-то?! Всевидящий, я занималась любовью… в лесу!
— Я с ней говорила, — сказала я и показала на Арку.
— Это я уже понял.
— Нет. Я говорила именно с ней, я ее видела. Изначальную в ее облике, а не Арку.
Льер покачал головой.
— Даже если так?
— Она могла видеть, что мы…
Он приподнял брови и долго-долго на меня смотрел, а потом рассмеялся.
— Лавиния, ты думаешь, что Изначальной есть дело до того, что происходит между нами? Она уже давно нечто среднее между лесом и могущественным артефактом, сутью Жизни, если так можно выразиться. Не станешь же ты стесняться дерева?
Ну не знаю. Когда она говорила со мной, она совсем не напоминала дерево.
Ткань мундира скользнула по предплечью, и я ойкнула: чувство было такое, словно наждаком провели по свежей ране. Льер нахмурился, глядя на мое плечо, а потом рывком сдернул мундир. Узор мьерхаартан стал ярко-красного цвета и напоминал свежий ожог, к счастью, только внешне, и очень частично — по ощущениям.
— Что это?! — выдохнула я.
— Не знаю, — Льер покачал головой. — Я пытался найти объяснение в библиотеке, но тщетно. Этот узор действительно чем-то перекликается с вашим заклятием змеи, с той лишь разницей, что не убивает. В случае измены он раскаляется докрасна, выдавая случившееся на стороне, но я не понимаю, как такое может быть. Золтер мертв, и узора быть не должно.
— Я спросила у нее про узор, — кивнула в сторону Арки, — но она не успела ответить. Пришел ты.
— Позвать ее ты не можешь?
— Как? — задала я философский вопрос.
Попытаться, конечно, стоило, и пока Льер помогал мне поправить платье, я думала о том, что делать дальше. Если мое присутствие и правда влияет на этот мир, помогает ему справиться с пустотой, мой уход снова приведет к тому, что пустота начнет разрастаться?
Или нет?
— Если я уйду, Аурихэйм снова лишится жизни? — спросила прямо.
Льер, укрепляющий шнуровку, замер.
— Ты хочешь уйти, Лавиния? — резко спросил он.
Настолько резко, что на миг перекрыл даже очарование нашей близости.
— У меня семья, — ответила я. — И они за меня волнуются. Как минимум я должна дать им понять, что со мной все в порядке…
— Думаешь, твой брат отпустит тебя? — произнес он. — Когда увидит?
— Не знаю! Я об этом еще не думала.
Льер дернул шнуровку так, что она впилась в кожу, и я вскрикнула.
— Прости, — выдохнул он. — Прости, Лавиния. Я просто не представляю, как буду жить, если ты уйдешь.
— Что-то же ты себе представлял? Когда собирался отправить меня домой в ночь смерти Золтера.
Он оставил в покое шнуровку, развернул меня лицом к себе.
