- Папань, а надо бы и нормальной посуды присмотреть, – заметил он, с содроганием взирая на расписные миски и деревянные ложки. – А то ведь вот так...
Закончить ему не дал свирепый взгляд отца. К счастью, Аграфена ничего не заметила: именно в этот момент она гордо выставляла на стол чугунок со щами. Старший Волков оглядел стол, и вдруг резким тоном поинтересовался:
- А почему на столе только две тарелки? В чем дело?
- Ой, а вы когось еще ждете? – заволновалась Груша. Ее волнение было понятно: вдруг еды не хватит на всех? Неужто она мало сготовила?..
Но тут же ее волнения были развеяны словами младшего Волкова. Правда, они же послужили причиной для новых переживаний...
- Груша, а ты, что, с нами обедать не будешь?
Девушку кинуло в жар. «За стол зовут, еще вина взяли... Сейчас подпоят, а потом охальничать примутся, – мелькало у нее в мозгу. – Вот когда лишний червонец боком-то станет...» Она хотела сказать, что прислуге негоже сидеть за столом вместе с хозяевами, но старший Всеволод усмехнулся и предположил, что она, верно, собралась их отравить, потому и не хочет есть вместе с ними. От такого предположения Груша задохнулась, и не успела опомниться, как уже сидела за столом перед новой миской, наполненной до краев ароматными, густыми щами.
Старший Волков ловко содрал сургуч с водочного горлышка и плеснул в обе стопки, а младший завозился с винной пробкой, пытаясь выковырять ее без помощи штопора. Наконец, пустив в ход охотничий нож, ему это удалось, и он наполнил стакан девушки.
- Та-а-ак-с... – Всеволод-старший взял ложку, попробовал щи и закатил глаза, – Обалдеть можно! Как говаривала моя жена: ум отъешь, до чего вкусно. Грушенька, вы – кудесница, волшебница, чародейка! Мелкий, ешь, пока не остыло. Ну, и за новую хозяйку дома!
Стопки и стакан весело звякнули, и снова замелькали ложки.
- Классные щи, – заметил Всеволод-младший. – Только, Груша, а мясо-то где?
- Так мясо завсегда потом подают, – удивилась девушка. – Ой, а больше-то мне и не надо, – снова начала отнекиваться она, увидев, что парень доливает ей в стакан вино.
Но Волковы не обратили внимания на ее протесты. Следующий тост выпили за Революцию, потом – за золотые руки повара, потом – за социализм вообще, и за Красные державы в частности…
Груша захмелела. Ей стало хорошо и тепло, словно дома. Всеволод Николаевич своими спокойствием, добротой и какой-то непонятной мудростью вдруг напомнил ей покойного деда, разве что был много моложе. А младший Всеволод казался не то братом, не то – ухажером. «Мелкий, – хихикнула она про себя, услышав в очередной раз обращение старшего к младшему. – Ежели эдакая орясина – мелкий, то ктой-то ж крупным станет?» Она снова выпила вина, и неожиданно подумала, что если этот «мелкий» вдруг начнет «охальничать», так она не будет очень уж против. Да и если старший решиться – тоже…
Младший Волоков поднялся и подошел к радиоприемнику. Щелкнул тумблером, и в комнате грянул «Марш Авиаторов».
- Севка, ты допился или просто охренел? – поинтересовался отец. – Мы что строем тут ходить собрались?
Тот хмыкнул и принялся крутить верньер, яростно шаря по эфиру. Но ничего подходящего для застолья не находилось…
И тут вдруг Груша запела. Пела она какую-то совсем простенькую песенку, но у девушки оказались хороший слух и неплохой голос. Волковы дослушали до конца и даже поаплодировали. После чего младший Всеволод сел к фортепьяно:
Прожектор шарит осторожно по пригорку,
И ночь от этого нам кажется темней.
Который месяц не снимал я гимнастерку,
Который месяц не расстегивал ремней.
Есть у меня в запасе гильза от снаряда,
В кисете вышитом – душистый самосад.
Солдату лишнего имущества не надо.
Махнем, не глядя, как на фронте говорят.[5]
Он собирался повторить припев, но тут отец внезапно резко поднялся и хлопнул его по плечу:
- А пойдем-ка, мелкий, покурим, а то мы тут так уже надымили, что хоть топор вешай.
Груша хотела сказать, что они и выкурили всего-то по одной папироске, и дома у нее тятенька своей махоркой куда большую вонищу разводил, но Волковы уже вышли. И тут же из-за двери раздался недовольный голос Всеволода Николаевича. Она прислушалась…
-…молодец! Хорошую песню выбрал! «Солдат» – уже прекрасно, а как ты собираешься с «гвардейским корпусом» распутываться? Нет, мне просто интересно: как?
- Папань, – виноватый голос Всеволода-младшего, – ну а солдат-то чем не угодил?
- Тундра неэлектрифицированная! Серость непроцарапанная! «Солдат» сейчас – слово старорежимное. Это у капиталистов и буржуев солдаты, а в Красной Армии – бойцы. Запомни, неуч!
И они уже снова сидят за столом. Вернее, за столом сидит один Волков-старший – младший-то снова за инструмент уселся. А у старшего в руках – гитара…
Несколько коротких аккордов, красивый перебор, и отец и сын дуэтом запели «Темную ночь»[6], потом «Землянку»[7], «Эх, дороги»[8], а после – красивые, протяжные песни на смутно понятном, но точно не русском языке…
Девушка слушала и даже всхлипнула, услышав: «До тебя мне дойти не легко, а до смерти четыре шага». Долго утирала слезы после слов: «Край сосновый, солнце встает. У крыльца родного мать сыночка ждет» и «Тамо ми спалише цркву, у којој венчах се млад»[9]. От сладкого вина и негромких проникновенных голосов ей стало удивительно уютно, и она даже не заметила, как закрыла глаза и провалилась в сон.
Утро преподнесло ей новый сюрприз. Во-первых, она проснулась в собственной постели, хотя совершенно не помнила: как она туда попала? А обнаружив себя раздетой, Груша всполошилась, но тщательно прислушавшись к собственным ощущениям и внимательно осмотрев постель, выяснила, что девичья честь не понесла ни малейшего урона. И в этот момент раздался веселый стук в дверь:
- Груша! – бодро позвал Всеволод-младший. – Вставай, завтрак готов. А то нам уже на работу пора…
На завтрак оказалась вчерашняя каша, которую она просто забыла подать. Волковы залили ее молоком и все трое с аппетитом позавтракали. После чего хозяева ушли, и только тут девушка сообразила, что у нее никто так и не спросил про деньги…
[1] Хин сэн току (Товар высшего качества) – лейбл на японской продукции межвоенного периода, аналог Советского Знака Качества.
[2] Приказом НКВД РСФСР № 190 от 6.01.1928 г. для милиции была введена новая унифицированная форма одежды и новые знаки различия. Форма была черного цвета, и только летние гимнастерки – белого. Это же касалось и верха фуражек.
[3]Help yourself (англ.) – «помогайте сами себе» – выражение, означающее «угощайтесь», «не стесняйтесь».
[4] Убоина – расхожее название мяса (обычно – говядины) в сельской местности.
