Арафат говорил долго — 101 минуту. «Мы готовили эту речь всем исполнительным комитетом, — вспоминал впоследствии Халид аль-Хасан. — Черновики, черновики и снова черновики. А когда решили, что сказали все, что хотели, то попросили одного из наших знаменитых поэтов нанести завершающие штрихи»{33}. Это была воодушевляющая речь, пламенный призыв к справедливости, но по большому счету она была адресована палестинской аудитории и тем, кто поддерживал палестинскую революционную борьбу. Эта речь не была нацелена на то, чтобы изменить израильское общественное мнение и вместе с ним израильскую политику. Арафату не хватало поддержки внутри его собственной организации, чтобы открыто предложить мирное сосуществование с Израилем. И израильтяне его не слушали: израильская делегация бойкотировала выступление Арафата в знак протеста против появления председателя ООП на трибуне ООН.
Вместо того чтобы усилить миротворческое послание Хаммами, Арафат вернулся к своей давней «революционной мечте» о создании в Палестине «единого демократического и прогрессивного государства, где христиане, евреи и мусульмане смогут жить рядом друг с другом в условиях равенства, справедливости и братства». Для израильтян и их американских союзников это звучало как знакомый старый призыв к уничтожению еврейского государства. В довершение всего, вместо того чтобы с трибуны ООН протянуть израильтянам руку, Арафат закончил свою речь красноречивой угрозой. «Сегодня я пришел сюда с оливковой ветвью в одной руке и с оружием борца за свободу в другой. Не дайте оливковой ветви выпасть из моей руки. Я повторяю: не дайте оливковой ветви выпасть из моей руки!»{34}
Арафат покинул трибуну под очередной взрыв оглушительных оваций. Призыв председателя ООП к справедливости и государственности для палестинского народа нашел широкую поддержку в международном сообществе. Действительно, на тот момент Арафат гораздо больше нуждался в сторонниках, чем в смелых жестах. В следующий раз Лина Таббара встретила Арафата через два года, во время гражданской войны в Ливане, когда председатель ООП отчаянно сражался за свое политическое выживание.
В 1974 году палестинское движение достигло значимого прорыва. По словам Халида аль-Хасана, председателя Комитета по международным отношениям ООП, в этом году, как ни в каком другом, руководство ООП было готово «двигаться навстречу Израилю». Однако после выступления Арафата в ООН никаких дальнейших шагов в направлении палестино-израильских переговоров сделано не было. Хаммами и Авнери продолжали тайно встречаться в Лондоне, периодически информируя о содержании своих бесед руководство — Арафата и Рабина соответственно. «Невозможно переоценить всю важность работы, которую вел Саид Хаммами, — настаивал Халид аль-Хасан. — Если бы правительство Ицхака Рабина отреагировало на сигналы, которые мы посылали через Хаммами, мы могли бы уже через несколько лет прийти к установлению справедливого мира»{35}. Но Арафат не осмеливался идти на какие-либо уступки Израилю, а Рабин был решительно настроен не предпринимать никаких шагов, которые могли бы привести к созданию палестинского государства.
После 1974 года позиции обеих сторон только ужесточились. Положение Авнери и Хаммами становилось все более рискованным. В декабре 1975 года израильтянин (впоследствии суд признал его невменяемым) напал с ножом на Авнери возле его дома в Тель-Авиве и тяжело ранил его. Спустя три года, в январе 1978 года, Саид Хаммами был застрелен в своем лондонском офисе палестинским экстремистом из группы Абу Нидаля, входившей в так называемый Фронт отказа. Убийца сделал единственный выстрел в голову Хаммами, плюнул в него и назвал предателем, после чего безнаказанно скрылся с места преступления, затерявшись на улицах Лондона{36}.
Окно возможностей для установления мира между израильтянами и палестинцами захлопнулось. 13 апреля 1975 года в христианском квартале Бейрута Айн ар-Раммана местные боевики устроили засаду на автобус с палестинцами и расстреляли всех его пассажиров — 28 человек. С «автобусной резни» в Ливане началась полномасштабная гражданская война, которая бушевала в стране на протяжении 15 лет и поставила палестинское движение освобождения на грань уничтожения.
Уже много лет политическая стабильность в Ливане находилась под угрозой в связи с резким изменением демографической ситуации. Выкроив из Сирийского мандата максимум возможной территории, французы постарались создать государство, в котором их христианские протеже составляли бы большинство населения. Но мусульманские общины Ливана (включавшие друзов, суннитов и шиитов) демонстрировали более высокие темпы роста населения и к 1950-м годам по численности обогнали христиан (которые помимо доминирующей общины маронитов включали греческую православную, армянскую и протестантскую общины, а также ряд небольших сект). Последняя перепись населения в Ливане была проведена в 1932 году и показала символический перевес христиан над мусульманами. С тех пор ливанские власти отказывались от официальной переписи, поэтому точных данных о численности религиозных общин в Ливане не имеется по сей день.
На момент обретения Ливаном независимости в 1943 году мусульманское население было готово уступить политическое доминирование христианам в обмен на их обязательство содействовать интеграции Ливана в арабский мир и дистанцироваться от своего бывшего патрона Франции. Национальный пакт 1943 года установил конфессиональный принцип распределения власти путем закрепления высших государственных постов за конкретными религиозными общинами: президент страны должен быть маронитом, премьер-министр — суннитом, а спикер парламента — шиитом. Места в парламенте были распределены между христианами и мусульманами в соотношении шесть к пяти.
Первый вызов такой схеме распределения власти был брошен во время гражданской войны 1958 года. Только военное вмешательство США и избрание президента-реформиста Фуада Шехаба в сентябре 1958 года позволило восстановить порядок в стране и сохранить конфессиональную систему еще на десятилетие. Однако наплыв палестинских беженцев, а затем и боевых группировок на ливанскую землю в конце 1960-х годов послужил катализатором, спровоцировавшим второй кризис конфессиональной системы.
Политический и демографический баланс в Ливане заметно нарушили палестинцы. Если в 1950 году число зарегистрированных палестинских беженцев составляло 127 600, то к 1975 году оно возросло до 197 000, а в реальности приближалось к 350 000{37}. Подавляющее большинство палестинских беженцев было мусульманами. Хотя они не интегрировались в ливанское общество и не получали гражданство, само их присутствие на ливанской земле значительно увеличивало долю мусульман в населении страны. До 1969 года палестинские беженцы были спокойной общиной, пока президент Египта Гамаль Абдель Насер не добился от правительства Ливана согласия на то, чтобы палестинские боевые группировки могли проводить операции против Израиля с ливанской территории. Когда в ходе Черного сентября палестинские боевики были изгнаны из Иордании, оперативный штаб ООП переместился в Ливан. Лагеря палестинских беженцев превратились в очаги политической активности со своими хорошо вооруженными армиями. Все это бросало вызов суверенитету ливанского правительства, и в адрес палестинцев стали звучать обвинения в создании «государства в государстве».
