Секуляризацию, отделение государства от религии, я считаю огромным шагом в прогрессе цивилизации. Ведь мы, между прочим, по праву и с полным основанием критикуем такое состояние в большинстве исламских государств, когда роль религии в жизни общества и светский характер правопорядка не разделяются с должной отчетливостью. Но тем не менее люди не готовы признать, что и в США у христианских фундаменталистов и в их толковании Библии наблюдаются подобные тенденции. Если обе стороны станут претендовать на безраздельное обладание всеобщей и абсолютной истиной, то вряд ли у нас останется пространство для маневра и шансы для мирного разрешения конфликтов.
Глава V. Мужество ради мира
С мая по сентябрь 2002 года стали все чаще проявляться признаки того, что в США как минимум не исключают возможности интервенции в Ирак. Внешний ход событий, отмечавшийся в ежедневных новостях, был для любого человека вполне предсказуем — вплоть до вступления США и их союзников в войну. Свою роль играли не только психологическая ситуация, внутриполитический климат и внешнеполитическое давление — факторы, усиливающиеся вследствие отрицательного отношения Германии к этой войне. Для меня это все дополнялось вопросом о том, станет ли наше «нет» участию в войне дополнительным шагом в увеличении трансатлантической дистанции, или же это приведет к полному разрыву?
Свои основания для того чтобы сказать «нет», я впервые обнародовал 1 августа 2002 года на заседании Президиума СДПГ. При этом надо было постоянно учитывать, что внутри Евросоюза действовали силы, поставлявшие комментаторам — и не только в немецких средствах массовой информации — достаточно материала, чтобы рассматривать позицию Германии как вносящую раскол в европейское сообщество. Причем ответственность за раскол непременно возлагалась на противников войны.
Британский премьер-министр Тони Блэр очень рано и с полной определенностью дал понять, что будет поддерживать Америку без всяких ограничений. Его мотивы никогда между нами не обсуждались. Наверняка поначалу у него было намерение, оказывая максимальное давление на иракский режим, добиться тех же политических целей, которые позже выдвинула военная коалиция, но без войны. Однако для него на переднем плане все же стояли особые отношения между США и Соединенным Королевством. И я также не исключаю, что его позиция имела и внутриполитическую мотивировку: его цель, возможно, диктовалась стремлением перехватить у британских консерваторов лидерство в налаживании связей между Британией и США, в той сфере, где в эпоху Рейгана и Тэтчер правительство тори добилось несомненного успеха. Последствия этой конкуренции с тори привели к тому, что Блэр оказался в роли гетевского ученика чародея, превратившись в пленника собственной политической линии.
Этот британский премьер — человек исключительно твердых моральных убеждений. Он ни в коем случае не одержим идеей войны. За взятые на себя обязательства по иракскому вопросу он лично заплатил самую высокую цену, и все еще продолжает расплачиваться. Без сомнения, Блэр — один из наиболее выдающихся премьеров своей страны за все послевоенное время. И наше с ним дружественное сотрудничество — вопреки общественному мнению — никогда не омрачалось различиями в подходах к иракской проблеме.
Разногласия в Евросоюзе усилились прежде всего тем, что Берлускони (Италия) и Аснар (Испания) поддержали политику американцев в отношении Ирака безоговорочно — а именно независимо от смены мотивировки, от новых обоснований начала войны. Следует также особо отметить, каким образом проявляла себя в подходах к этому вопросу оппозиция в Германии, а точнее, ХДС. Председатель партии ХДС не мог отказать себе в том, чтобы накануне официального визита американцев в феврале 2003 года в Берлин не выступить с нападками на внешнюю политику Германии, давая интервью газете «Вашингтон пост». Под заголовком «Шрёдер говорит не за всех немцев» газета приводит его мнение о том, что никогда нельзя исключать применения силы как крайнего средства. А тот, дескать, кто это исключает, ослабляет давление на диктаторов и не уменьшает, а увеличивает вероятность войны.
В этом всплеске эмоций мое удивление вызвало следующее: никто уже больше не отмечал, что Германия в международной борьбе с мировым террором и в своих миссиях мира задействовала самый большой после США контингент войск. Более восьми тысяч немецких военнослужащих участвовало в миссиях по всему свету. И никто не подумал о том, что я лично поставил на чашу весов свое политическое будущее, когда при голосовании в бундестаге 16 ноября 2001 года увязал вопрос об участии Германии в операции Enduring Freedom с вопросом о доверии — все ради того, чтобы добиться согласия в моей собственной партии и большинства во фракции зеленых.
Вспоминая о том голосовании, еще раз убеждаюсь, как близка была Германия — в своих чувствах — к США осенью 2001 года. На той стадии развития событий, когда я считал само собой разумеющимся, как бы ни было трудно, сделать все для создания антитеррористической коалиции и для нашего вступления в нее, США повсеместно пользовались всякой мыслимой поддержкой. И в Европе — каждому, с кем я только ни разговаривал, — было ясно, что развитие событий может потребовать участия в военных акциях, как это вскоре и случилось в Афганистане. Стало быть, в той ситуации имелась солидная база для согласия между Америкой и Европой.
И поэтому я не видел причин не доверять Бушу, когда он при своем официальном визите в Германию в мае 2002 года неоднократно заверял: «Еще ничего не решено, ничего мною не подписано, и перед принятием окончательных решений, разумеется, будут проведены консультации». У нас, после упомянутого обеда в берлинском Ведомстве канцлера, создалось общее впечатление, что в Вашингтоне возобладала более взвешенная политика и что в этом прежде всего сыграл — хотя, возможно, и временно — свою важную роль министр иностранных дел Колин Пауэлл, с которым Йошка Фишер был в постоянном контакте.
Учитывая развернувшуюся внутриамериканскую дискуссию, в первом полугодии 2002 года мы не видели повода для публичных заявлений о своей позиции относительно возможной иракской войны. В тот момент и для самих американцев подозрение, что в бункерах Ирака есть оружие массового поражения, было не более чем предположением. И кроме того, мы вполне доверяли опыту главного инспектора ООН шведа Ханса Бликса, находившегося со своей командой в Ираке в поисках именно такого оружия. Мы ожидали его отчета Совету Безопасности ООН. Лишь затем можно было принимать окончательное решение.
Однако после визита Буша мы стали получать все больше сигналов, подводивших нас к другому мнению: США в любом случае намеревались предпринять военный поход против Ирака, и неважно — на каком основании. Поэтому 1 августа 2002 года я воспользовался заседанием Президиума СДПГ, чтобы внести ясность: на основании имевшихся на тот момент данных, военную акцию против Ирака нельзя было счесть легитимной. Меня почти ошеломила реакция оппозиции и некоторых особо крикливых медийных средств. Они нашли чудовищным, что я таким образом превратил Ирак в одну из тем своей предвыборной борьбы. А как же я должен был вести борьбу на выборах, не занимая определенной позиции по вопросу, столь волнующему людей? Особая нужда в этом возникла после того, как мы приняли к сведению все, что поведал в своей зажигательной речи американский вице-президент Ричард Б. Чейни, выступая перед ветеранами 26 августа 2002 года в Нэшвилле, штат Теннеси.
