Это было далеко идущее решение: оно явно усилило позиции федерального канцлера в действующей конституционной системе. Теперь канцлеру было предоставлено право поставить вопрос о доверии преднамеренно, то есть, целенаправленно стремясь к роспуску бундестага, если он сомневается в том, что получит достаточное парламентское большинство в поддержку своей политики.
Таким образом, конституционные судьи использовали почти такую же аргументацию, как и их предшественники в 1983 году. Тогда Конституционный суд санкционировал действия Гельмута Коля, который годом раньше совершил тот же обходной маневр, чтобы добиться досрочных выборов и избежать вынужденной отставки с поста федерального канцлера. Можно не сомневаться, что о последнем вердикте Конституционного суда еще будут написаны интересные докторские диссертации по юриспруденции.
Во всяком случае сегодняшнее состояние Конституции нельзя считать удовлетворительным. Мне представляется важным сделать так, чтобы бундестаг имел возможность конституционным путем принимать решение о самороспуске — разумеется, следует предусмотреть все возможные гарантии от злоупотреблений — вместо того чтобы вынужденно прибегать к рискованным обходным путям, которые допускает нынешний текст Конституции. Через эту процедуру пришлось пройти Вилли Брандту в 1972 году, Гельмуту Колю — десятью годами позже, а теперь и мне. От всего этого остается неприятный осадок.
С узкой террасы восьмого этажа, где я подолгу стоял и раздумывал, открывается вид сверху на крыши Берлина и на Рейхстаг. За ним Бранденбургские ворота, рядом — Мемориал убитым по всей Европе евреям, и неподалеку, достаточно пройти всего пару шагов через Бранденбургские ворота и метров сто вниз по улице 17 июня, — памятник Красной Армии. Само это перечисление показывает, как много может рассказать Берлин. Приехав в Берлин, люди встречаются с историей, с окаменевшей Историей — подобного не увидишь ни в одном другом городе Германии. Тот, кто здесь не научится историческому мышлению, не научится этому нигде. Двигаясь вдоль террасы, я обходил весь фасад «стиральной машины», как прозвали берлинцы эту четырехгранную колоду — Ведомство канцлера. Здание включено в городскую перспективу, берущую начало от нового главного вокзала Берлина. Когда здесь еще шла стройка, я, надев рабочую каску и резиновые сапоги, бродил по стройплощадке, подыскивая подходящее место для скульптуры «Берлин» работы Эдуардо Чиллида. Ее подарил новому Берлину и штаб-квартире правительства один бесконечно любезный меценат. Устремленная ввысь стальная конструкция, символизирующая Берлин — разделенный и вновь срастающийся, сегодня украшает площадку перед Ведомством канцлера. Теперь она стала новым фирменным знаком, эмблемой для телевизионщиков, какой в былые времена была скульптура Генри Мура (она все еще стоит перед старым зданием Ведомства канцлера в Бонне), служившая общеизвестным символом правительственной информации или репортажа: «Место действия — Бонн».
Теперь главным местом событий стал Берлин. После семи лет работы на ответственном правительственном посту я подвожу итог. Я отчитываюсь, в первую очередь перед самим собой, и задаюсь вопросом: что было правильно, что ошибочно? Что явилось причиной наших провалов на выборах? Как получилось, что мы не обрели достаточного количества союзников, которые поддержали бы нас в стремлении расставить вехи на пути Германии в будущее так, чтобы наши сограждане могли, шаг за шагом, подготовиться к переменам и соответственно настроиться на них? «Союз ради работы» провел девять собраний, прежде чем стало ясно, что попытка сплотить предпринимателей и профсоюзы вызывает раздражение обеих сторон. Для Германии не годилось то, что с успехом применяется в Нидерландах и отчасти в Скандинавии, где люди охотно прибегают к посредничеству государства, чтобы улучшить взаимопонимание и достичь эффективной кооперации между работодателями и наемными работниками. В Германии, и особенно в накалившейся атмосфере после выборов 2002 года, не могло быть и речи об общности интересов. Главные игроки ушли с поля, как только почувствовали, что мы начинаем серьезные, затрагивающие глубинные интересы реформы. Никто не стремился к дискуссиям по существу, а о консолидации общества ради решения насущных задач можно было забыть. Работодатели и представители наемных работников считали себя противниками, двумя противостоящими командами; едины они были лишь в своем неприятии реформ и слаженно разворачивали пушки против любых начинаний правительства. Одни сочли наши действия чересчур радикальными, другие — недостаточными. И покатилась словесная гонка вооружений. Наши слова и поступки немедленно объявлялись «ложью» и «обманом». У каждого воюющего лагеря имелись свои «агенты влияния» в СМИ, они, словно мощные динамики, усиливали громкость. А оппозиция выступала главным свидетелем обвинения — с обеих сторон.
Без сомнения, мы должны признать свою долю вины в таком развитии событий в период, когда мы управляли страной, и извлечь из этого все возможные уроки — о чем я тоже размышлял в те долгие недели, когда решался вопрос о досрочных выборах. Второй срок правления красно-зеленой коалиции начался не лучшим образом: мы споткнулись на старте, сразу после выборов, и поспешили вперед, недостаточно проанализировав их результаты. Мы выиграли, обойдя ХДС/ХСС всего на пару тысяч голосов, и опять показали себя сильнейшей партией. Но положение было почти патовым, во всяком случае выиграли мы с минимальным перевесом.
Консервативные властные элиты Германии не считали столь мизерный перевес в нашу пользу своим проигрышем. Они знали, что победа возможна, и хотели сделать ее фактом реальности. Поэтому мы должны были более основательно подготовиться к грядущим столкновениям, и уж во всяком случае нельзя было «подставляться», давать слабину. И наверно, мне следовало прислушаться к добрым советам — после крайне тяжелого предвыборного марафона взять отпуск и набраться сил. Итак, после выборов все сошлось воедино: усталость действующих лиц и заминка на старте, в самом начале нового срока работы правительства.
В коалиционных переговорах с зелеными был принят без должного обсуждения так называемый Перечень сокращений Ганса Айхеля, министра финансов. Этот перечень сокращаемых субвенций и налоговых привилегий разрабатывали чиновники министерства финансов, далекие от мыслей о том, какой политической силой обладают подобные документы. Документу не хватало одного: четкого определения цели предпринимаемых мер. «Правительство сокращает субвенции и налоговые привилегии ради социальной справедливости» — вот что должно было ясно следовать из этого текста. Но нам это сделать не удалось.
В ноябре наш новый кабинет министров должен был принять предложенный Айхелем Перечень, включавший 41 пункт, а среди широкой общественности бумагу уже прозвали «перечнем ядов». Газеты предавали анафеме все предлагаемые сокращения поблажек предприятиям и предпринимателям — как скрытое повышение налогов, которое, дескать, повредит конъюнктуре, а потому является недальновидным и невыполнимым. Так наша попытка сократить субвенции потерпела неудачу еще до начала обсуждения.
Накануне этих событий в конфиденциальных беседах с Йошкой Фишером мы договорились, что нам надо быть убедительными, надо разрабатывать знаковую политику, чтобы в сознании наших избирателей и среди политических деятелей она воспринималась как более или менее справедливая. Было очевидно, что два важных фактора общественной жизни — старение общества и глобализация экономики — потребуют неизбежных изменений. Поэтому Айхель получил задание составить перечень гарантированных субвенций, но так, чтобы было ясно: нагрузку должны нести все, а не только те, у кого нет ни больших состояний, ни больших доходов. Предложения Айхеля, в частности, предусматривали: существенное уменьшение субсидий владельцам частных домов, сокращение на 2/3 не облагаемой налогом части доходов по вкладам, применение полной ставки налога на добавленную стоимость при оплате водопроводной воды и кормов для животных, введение налога на авиационное топливо, минимальное налогообложение инвестиционных кампаний и сокращение налоговых льгот на спонсорские отчисления, представительские расходы и подарки. Концептуально здесь было два недостатка: бюрократический стиль и обилие пунктов, иной раз даже по самым мелким изменениям. И действительно, в общем не создавалось впечатления, что авторы всерьез потрудились над справедливым распределением налогового бремени. Я не заметил этих слабостей Перечня вовремя и в дальнейшем вынужден был расхлебывать все последствия от эффекта, произведенного в обществе этим превратно истолкованным «сборником рабочих материалов».
