Мы молча смотрели друг на друга.
— То есть… мы идем к алтарю? — спросила я. — С Юнгеном? Чтобы остановить его?
Риан знакомо ухмыльнулся.
— Ну, раз уж он так любезно предоставляет нам транспорт…
Да уж. Тем более что сбежать мы все равно не можем.
— Только одна проблема. Что, если по пути к алтарю он решит сделать остановку и поудобнее устроиться в моей постели? Я могу и не успеть его убить, знаешь ли.
— А. Вот тут у меня для тебя есть новости.
Мое сердце замерло:
— Какие?
— Мы успели проделать больше двух третей пути, — невозмутимо сказал Риан. — И раз сейчас лишь раннее утро, мы окажемся у родового алтаря задолго до заката. Так что, увы, твой новоявленный избранник не порадует тебя своим обществом по дороге. Уверен, ты будешь долго расстраиваться по этому поводу.
Я выдохнула с облегчением.
— Шутник, — мрачно сказала я. — Ты знаешь, что вообще-то бывает за такое отвратительное чувство юмора?
— Ты начинаешь злиться на меня вместо того, чтобы испытывать беспомощность, — просто сказал Риан. — И сейчас тебе эта злость очень нужна.
— Еще бы. Особенно когда мы дойдем до алтаря и этот избранник Пресветлой вцепится в мою последнюю сорочку.
— Вот тогда, — тихо-тихо сказал Риан, — мы будем побеждать. Но, боюсь, только у алтаря мы поймем как. И что-то мне подсказывает, что ответ нам не понравится. Совсем.
Что-то в его лице…
Именно таким тоном Риан говорил о Марианне. О том, как она шла на смерть.
Неужели сейчас он думает о том же? Чтобы рискнуть или пожертвовать своей жизнью?
Я почувствовала, как от лица отступает краска:
— Риан…
— Шшш. Все будет хорошо. Я перевела взгляд на свое запястье. И вопросительно посмотрела на Риана.
— Если твоя татуировка перестала действовать… можешь сделать что-нибудь с моей?
Риан несколько мгновений смотрел на мою руку, прищурившись. Потом с его пальцев слетел крошечный огненный стилет — и мы одновременно выдохнули, когда татуировка вспыхнула и он исчез в воздухе. Руку тут же пронзила нешуточная боль, и я тихо застонала.
— Больше никаких опытов, или твоя «истинная пара» тут же их почувствует, — хрипло сказал Риан. — Похоже, эта твоя татуировка, в отличие от моей, сама себя хранит, раз уж она была дарована самой богиней.
— Чтоб ей провалиться, — мрачно сказала я.
— Не поверишь, но это уже произошло.
Мы невесело засмеялись.
До меня вдруг дошло, что мы находимся в одном из путевых дворцов. Такие строили на границах герцогств, маркизатов и графств, дабы его величество и избранные аристократы путешествовали с комфортом.
— Риан… где мы?
— А ты еще не догадалась? На границе герцогства нашего доброго друга Маркуса Критта.
— Что-о?
— Единственный родовой алтарь, у которого уже очень долго нет хозяина. Кровь потомков Ксандриса, обновляющая печати, не касалась его давным-давно. Слабое место: лучшая отправная точка для того, чтобы выстелить Пресветлой ковровую дорожку.
Алтарь совсем близко от родового замка Маркуса Критта. Последнее место, куда я пожелала бы отправиться. Но у нас не было выбора, не так ли?
— Мы подожжем эту ковровую дорожку, — решительно сказала я. — Алтарь подчинится мне, а не Юнгену. Моя воля окажется сильнее.
— И не забывай об этом. — Риан поцеловал меня в лоб. — Я буду с тобой и не допущу другого исхода даже за целую ванну мороженого. А теперь идем. Негоже заставлять твою лошадь ждать. Вдруг это конь королевских кровей?
Я не удержалась от смешка. Все-таки мой новоявленный супруг временами был совершенно невыносим.
И я любила его за это.
Глава 30
К моему удивлению, мой конь не плелся в хвосте процессии. Вместо этого я ехала рядом с Юнгеном, очень плотно запахнувшись в плащ и набросив капюшон. Риан ехал справа, на полкорпуса позади.
— В наших землях ходит легенда, которой заслушиваются все юные девы, — глубоким голосом сказал Юнген. — Ты не слышала ее, северянка, не так ли?
Он больше не изрыгал угроз. Я с удивлением смотрела на него. Вместо этого с момента отправления Юнген разговаривал со мной вполне… цивилизованно и даже не пытался отомстить мне за черную повязку на правом глазу.
Что ж, такой благородный порыв стоило поддержать, не так ли?
— У меня вообще не очень хорошо с легендами, — безразличным тоном произнесла я. — В королевском дворце изучают этикет, танцы и каллиграфию. Вместо легенд из уст в уста передаются последние слухи.
— Как я и ожидал, — уронил Юнген. — Наши юные девы с детства мечтают о другом. О властном и сильном мужчине, который покорит их, влюбит в себя. Часто ее выдают за него замуж против ее воли, а порой он похищает ее. Нередко ее обращают в рабство и приносят ему в подарок, а он возвышает ее, женясь на ней. Или же женихи дерутся за нее, а она ждет в постели обнаженная, чтобы принять победителя. Сильнейшего.
— Но разве вы не видите, что это ужасно? — поинтересовалась я.
— Что именно? Что между ними вспыхивает ненависть? — Юнген усмехнулся. — Это так. Но наряду с ненавистью разгорается влечение. То, о чем каждая всегда мечтала: окунуться в омут страсти с избравшим ее мужчиной. Он может быть грубым и даже жестоким, но другие не сравнятся с ним в ее глазах. — Он бросил взгляд на Риана. — Не так ли?
— О, несомненно, — тут же подтвердил Риан. — Остальные? Жалкие неудачники, все до единого. Истинная страсть им недоступна. Я бы таких даже близко к благословению Пресветлой не подпускал, знаете ли. Все испортят, хозяин, все! Даже проверять не стоит.
Юнген нахмурился:
— Следи за языком.
— Так точно. Простите, хозяин.
Чтобы не выдавать себя, я отвела взгляд в сторону, к обочине дороги. Меня разбирал смех.
— Селена, ваша принцесса, тоже сначала не признавала наших традиций, — произнес Юнген. — Того, что ее избранник обращался с ней так, как подобает мужчине. Долгие часы сидела, забившись в угол, и плакала по ночам. Но наши женщины умны. Ей не давали книг, не разрешали прогулок вне сада, не давали дела, кроме вышивания. Она покорилась его любви и разделила судьбу наших женщин. Ведь он был единственным, кто скрашивал ее дни и ночи.
Я представила судьбу Селены, и мне сделалось дурно.
— И ваши женщины делали это с ней, — произнесла я. — Порочный круг, правда? Одни женщины ломают других, юных и непокорных, те вырастают и в свою очередь делают чью-то жизнь адом. Помогают таким, как вы.
— Рай или ад лишь в твоей голове, — проронил Юнген. — Ненависть рано или поздно сменится ослепительной страстью, когда само твое тело против воли будет петь в моих объятьях. И тогда ты покоришься мне полностью. Впрочем, и я буду снисходителен к тебе. По воле Пресветлой я даже отказался ради тебя от своего гарема — ты будешь моей единственной.
