Место это сыскной полиции было известно. Эфенбах сам туда заглядывал и даже немного выиграл. Все изменилось.
– Вот, значит, куда теперь кулебяку заворачивают! – с угрозой проговорил он. – А вам, раздражайшая баронесса, откуда о подобном кощунстве известно?
– Сердце подсказало, – ответила она с такой улыбкой, что не поверить было невозможно. – Кстати, а где Пушкин?
Михаил Аркадьевич обратился к Лелюхину. Разговор шел в приемном отделении:
– Где этот лентяй просыпетывает?
– Пушкин вчера в дом на Большой Молчановке отправился, – ответил Василий Яковлевич. – Там ночь дежурил. Полагаю, до сих пор на месте дело расследует…
Эфенбах только руками развел.
– Вот оно, значит, как – старательность пробудила юношу от вечного сна!
Агата взялась за муфту и варежки.
– Ну, так и быть… Привезу вам вашего Пушкина. Чтобы не слишком усердствовал. А вы, Михаил Аркадьевич, не забудьте, что мне сердце нашептало…
С этим Агата исчезла, как видение. Оставив чиновникам ароматный след духов.
9
Мадам Львова была сама любезность. Выразила экономке свое почтение, похвалила дом и спросила разрешения заглянуть еще как-нибудь к мадам Медгурст. Трудно представить, что эта милейшая дама с полчаса назад чуть не побила городового. Она сошла с крыльца и ничуть не удивилась племяннику, который оказался около особняка.
– Следишь, мой милый, – сказала тетушка, нежно, но крепко ухватив Пушкина за руку. – Боишься, что найду убийцу раньше тебя…
– Вы не можете найти убийцу, – ответил он, чувствуя, что попал в силки.
– Не волнуйся, мозгов у меня хватит… Побольше, чем у некоторых, не будем указывать пальцем…
– Частному лицу запрещено заниматься сыском по уголовным и прочим преступлениям.
– Да что ты говоришь? – воскликнула она. – Какие строгости! Торжество закона! Верховенство справедливости! Фу-ты ну-ты!
Переделать тетушку было невозможно. А тем более – переубедить. Пушкин оставил бесполезное занятие. Ему надо было торопиться в участок, но как отделаться от любимой родственницы, не став ее врагом?
– Что узнали нового от мадам Медгурст? – невинным тоном спросил он.
Ему погрозили пальчиком в перчатке.
– Хитрить вздумал, мой милый? Ты же был у нее…
– Старая дама доложила?
– Сама догадалась. – Тетя подтолкнула его вперед. – Чего встал столбом, пройдемся по Арбатской… Люблю эту часть Москвы…
И Пушкина поволокли под руку. Как раз в направлении участка.
– Все-таки что вам рассказала Медгурст?
– Да какое тебе дело! – раздраженно ответила она и тут же сменила тон. – Почтенная дама только приняла снотворное и заснула. Агапа, ее экономка, показала, как та дремлет в кресле… Ужасная судьба: укутана, как младенец, в медведя, прикована к каталке, весь день у окна…
– Агапа вас не разочаровала?
Тетушка как будто о чем-то думала. Племянник сбивал ее мысли.
– Да, она мила, – последовал раздраженный ответ. – Угостила на кухне чаем… Дрянным, но что поделать…
– Как она вам показалась?
– Как и тебе. Ты же видел: простодушное необразованное создание… Болтлива… И наивна. Что для таких лет губительно. Мадемуазель в ее положении в ближайшем будущем ничего хорошего не ждет.
– Это вас печалит? – спросил Пушкин, сделав ударение на первом слове.
Ответила тетушка не сразу.
– Нет… Не знаю… Не пойму пока…
Отрывистая речь означала, что мадам Львова старательно скрывает растерянность. Надо было использовать временную слабость любимого противника.
– Что, тетя, не решается задачка?
Она пропустила укол.
– Думали, мадам Медгурст опишет вам убийцу и назовет по имени?
Тетушка не реагировала. Пушкин не мог остановиться:
– В самом деле: окна особняка глядят в окна дома Терновской. Старая дама должна была видеть, что происходит в гостиной. Но такая досада: на стеклах морозные узоры, шторы Терновской оставляют узкую щель, а зрение пожилой дамы не может соперничать с подзорной трубой… Не понять, кто убийца. Агапа, со слов мадам, описала какого-то мужчину и барышню, что приходили в ночи… Как их найти? Кто из них убийца? Наверное, тот, кто приходил последним…
Кажется, тетушка была разгромлена. Во всяком случае, шла она молча.
– Мой милый, ты умен не по годам, – наконец вступила она. – Да только на всякого мудреца довольно простоты. Жаль, что не говорила с самой Медгурст, но, кажется, Агапа выдумывать не умеет… Тебе ничего не показалось странным в ночных гостях Анны Васильевны?
– Вот вы и скажите, – ответил Пушкин.
– Тебе не кажется странным, что они приходили один за другим и уходили слишком быстро?
Пришлось признать, что наблюдение тетушки было верным. Этот вопрос уже был в формуле сыска.
– Старая дама могла заметить, если бы кто-то из них уносил некий объемный предмет? Сто двадцать тысяч много места занимают…
– Могла, – согласился Пушкин. Медгурст разглядела тросточку и узнала в лунном свете барышню. Отчего бы ей не заметить большой ридикюль, полный денег.
– И она ничего не видела?
Настал черед промолчать Пушкину.
– А из этого следует вывод… – начала тетушка, но осеклась. Вероятно, вывод был слишком расплывчатым, чтобы ему следовать прямо сейчас.
– Какова же разгадка? – не удержался племянник.
Но мадам Львова уже не была расположена распутывать клубок логики дальше.
– Мой милый, у меня к тебе дело, – строго сказала она.
– Да, тетя, – ответил Пушкин, как послушный мальчик.
– Хоть я сержусь на Тимашеву, но не могу закрыть глаза на то, что рядом с ней вертится некая подозрительная особа. Чрезвычайно подозрительная.
– Кто такая?
– Некая мадемуазель Бланш… Так она представилась.
– Француженка?
– Фальшивая! – грозно произнесла тетя. – Посмела на рулетке встать между мною и Тимашевой. Представь, эти глупые создания нацепили маски и думали, что я их не узнаю… Но эта Бланш очень подозрительна. Как бы не втянула Тимашеву в дурную историю. Не удивлюсь, если она воровка. Или того хуже…
– Что прикажете мне делать?
– Выясни, кто такая, наведи справки… Наверняка за ней тянется нечто преступное. Припугни как следует. А лучше – заставь покинуть Москву. Ты же полиция, мне ль тебя учить, как поступать?
В очередной раз пришлось признать: какое счастье, что тетушка не желала нарушать закон. И какая досада, что не служит в полиции. С такой прозорливостью ей везде нашлось бы почетное место.
