– Какая приятная встреча! – сообщил он. – Я видел вас, прекрасное создание, вчера на рулетке… Но не мог познакомиться. Имел обязательства…
Такая легкая победа над «обязательствами» совсем не радовала. Агате стало противно, что выбирали между ней и старой дамой. Она уже готова была отделаться самым жестким образом. Но тут господин поклонился.
– Позвольте представиться: Тимашев Андрей Алексе-евич, тверской помещик…
– Так вы отец Настасьи Тимашевой? – спросила она, уже понимая, какую чудовищную ошибку совершила. Как она могла так дурно, мерзко, противно думать про чудесную и милую Агату Кристофоровну! Но как подвели чутье и сердце! Нельзя им больше верить…
Тимашев выразил приятное удивление.
– Так вы знаете мою дочь?
– Да, мы подруги, – сказала Агата. При этом отгоняя тяжкую мысль: «Откуда он взялся в такой неподходящий момент?» А за ней и другую: «У Настасьи жуткий беспорядок, и Прасковья пропала, будет скандал!»
Перед ней распахнули объятия.
– Позвольте узнать, как зовут вас, чудесная подруга моей дочери?
– Аг… – только начала она и поймала язык. – К-хем… Мадемуазель Бланш…
– Прекрасно! Чудесно! Обворожительно! – говорил Тимашев с ухватками ловеласа тридцатилетней давности. – Нежный цветок, расцветший в крещенские морозы!
Так пошло и грубо ее давно не соблазняли. Если бы он не был отцом Настасьи, уже схлопотал бы пощечину. Агата терпеливо улыбалась.
– Предлагаю отметить счастливое знакомство в здешнем ресторане! – Тимашев сиял непреходящим мужским обаянием. – Там, говорят, неплохая кухня. А я страшно голоден…
И ей предложили руку.
Агата согласилась увести себя. Только чтобы оттянуть неминуемую развязку. Бедной Настасье и так досталось…
8
Экономка всхлипывала, утирая глаза грязным платком. Не сняв пальто, Пушкин стоял в прихожей.
– Когда это случилось?
– Утром… – Агапа по-деревенски шмыгнула носом. – Хозяйка ведь ночью покоя не дает… То одно подай, то другое… Сама не спит, меня будит… Я уж привыкла… Вчера прилегла, как обычно… А тут просыпаюсь в пятом часу и слышу: в доме тихо… Только маятник бьет… И хозяйка меня не кликала… Думаю, надо пойти проведать… Подхожу к ней, а она… она… уже холодная… Преставилась, бедная, отмучилась…
Самый важный свидетель замолчал. У Пушкина был важнейший вопрос. Только задать его некому.
– Доктор был уже?
– Приходил… Засвидетельствовал… Проститься желаете? – Агапа смотрела заплаканными глазами. – Хозяйка про вас только хорошее говорила… Дескать, такой умный юноша…
Смотреть на мертвую старуху не хотелось. В службе чиновника сыска вообще мало бывает приятного. Иной раз спасешь от неминуемой смерти какую-нибудь мадемуазель, да и только. Он выразил согласие.
Агапа повела не в гостиную, а по коридору, в спальню. Пушкин вошел и остался у порога. В комнате было черно. Глухие шторы не пропускали дневного света. Как будто стояла глухая ночь. В спальне висел тяжелый запах свечей, духов, пудры, пыли, стираного белья, плесени и чего-то, что вызывало желание заткнуть ноздри. В изголовье большой старинной кровати горели две свечи. Под одеялом, натянутым под самую шею, лежала мадам Медгурст. На голове остался чепец, без пенсне лицо выглядело по-другому. Чем дольше Пушкин смотрел, тем больше овладевало им неприятное чувство. Ему показалось, что старуха сейчас откроет глаза и взглянет на него. Кажется, веко шевелится… Нет, это блики свечей…
Он не боялся мертвых, навидавшись всякого на службе. Но в спальне мадам Медгурст стало не по себе. Пушкин поклонился и вышел. Агапа затворила за ним.
– Может, чаю желаете… Или помянуть чем хозяйку?
Пушкин отказался. Спросил разрешения пройти в гостиную. Агапа не возражала.
– Дорогу уж знаете, – сказала она и пошла в кухню.
Кресло мадам Медгурст было на месте. Рядом с ним все тот же столик с пузырьком, граненой рюмкой и пипеткой, яблоко на блюдце, чуть надкушенное, почернело. Медвежье покрывало сползло на пол. Стараясь не наступать на него, Пушкин подошел к окну и выглянул на улицу. Городовой Оборин неторопливо прохаживался мимо. Дом Терновской зиял забитым окном. Дом Живокини прятался за задернутыми шторами. Скоро новые владельцы продадут их. Кому нужны старые дома в Москве в Арбатской части? Смешно и думать. Хорошо, если уйдут за полцены. Настасья здесь жить точно не будет, да и штабс-капитану Живокини особняк не нужен. У молодых хозяев своя жизнь. Старая закончилась. Семейное наследство уйдет в чужие руки…
Пушкин шагнул назад и споткнулся о шкуру. Чтобы не упасть, схватился за портьеру. Старая материя удержала. Медведя без лап и головы он обошел, взглянул напоследок на столик с лекарством и оставил гостиную.
Агапа встретила в прихожей.
– У вас, господин хороший, прореха в пальто, – сказала она. – Хотите, так зашью, что и следа не останется?
И от этой услуги Пушкин отказался.
– Куда вы теперь? – спросил он.
– Хозяйку похороню… Поживу с месяц, вперед заплочено, а там, куда глаза глядят… Найду дом, где примут… Я экономка справная… Может, зашить?
– Мадам Медгурст что-то оставила вам по завещанию?
– Может, оставила, ее воля, – отвечала Агапа.
– У нее есть родственники?
– Будет что делить – найдутся… Давайте пальто, я скоро управлюсь, чего в рваном ходить…
В этом доме Пушкин не хотел оставаться больше ни минуты.
Выйдя на мороз, он подозвал городового и сообщил о кончине мадам Медгурст.
– Вот оно как, не знал… Доложу в участок… – сказал Оборин, поправляя портупею шашки.
Пушкин приказал ему посматривать за особняком Медгурст: кто был, что делал. Не слишком усердно, но быть поблизости. Сам он жалел об одном: шторы закрывали окна Живокини. Был рядом и ничего не видел. Например, как Агапа бегала за доктором.
Подумав, что необходимо сделать сейчас, Пушкин пошел вниз по Большой Молчановке. Отойдя от особняка, он оглянулся. Привиделось, будто мертвая старуха смотрит на него из самой глубины окна. Только поверить в призраки не хватало. Теория вероятности их целиком отвергает… Пушкин ускорил шаг.
9
Агата давно усвоила, что мужчины, как поддельные жемчужины: блестят только сверху. Чуть царапни – сразу видно, из чего сделаны. Чтобы управлять ими, женщине надо совсем немного: полировать и гладить их. Тогда жемчужина покатится, куда пожелает женщина. Нехитрая наука помогала ей не только грабить жаждущих развлечения господ, но и неплохо разбираться в людях. Сидя за столиком ресторана, Агата прекрасно поняла, кто перед ней.
Чуть откинувшись на стуле, Тимашев блистал остроумием и золотой цепочкой на цветастой жилетке. Брильянтовая заколка в галстуке переливалась провинциальным блеском. Перстень с фальшивым камнем на мизинце довершал портрет. Андрей Алексеевич был доволен собой и жизнью, которую вел. Он рассказывал мадемуазель Бланш, как чудесно проводит время в своем тверском имении, какие у него урожаи, какой прошлым летом созрел овес, какой урожай картошки и льна собрали и как у него разумно, по-европейски поставлено хозяйство. Дом отремонтирован, крыша положена новая, а подъездная дорога вымощена камнем.
