Волков: Но Эйзенхауэр, как известно, выступал против военно-промышленного комплекса – когда решил, что они слишком много забрали себе влияния.
Евтушенко: Я когда-то был у Роберта Кеннеди и говорил с Робертом Макнамарой, думая, что это его секретарь. Потому что его представили как Secretary McNamara. А он был министром обороны! А не так давно вышел фильм о войне во Вьетнаме, мемуарный фильм с его комментариями, – вы не видели?
Волков: О Макнамаре? Видел, конечно. Его снял мой хороший знакомый – Эррол Моррис
[81].
Евтушенко: И некоторые Макнамару упрекали: мол, тогда он был «ястребом». Ничего подобного! Я помню, как он мне тогда сказал – он знал, что я поэт и не использую нигде то, что говорит министр обороны: «Вы, может быть, не представляете, как мне тяжело, как я не сплю ночами. Самое страшное, что войну очень трудно остановить – как огромный прущий локомотив. Это такая инерция образуется гигантская! Начать легко. А вот остановить безумно трудно!» Меня потрясла его откровенность…А однажды я разговаривал с Калашниковым.
Волков: С изобретателем знаменитого автомата нашего?
Евтушенко: Да-да. У меня было, конечно, совершенно другое впечатление о нем. Потому что я никогда не забуду, как я первый раз увидел в Ирландии, уже будучи женатым на Джан Батлер, конфискованные «калаши». Их гора целая лежала! Оказывается, мы продавали их в Ирландию.
Волков: Ими до сих пор торгуют по всему свету. Это, по-моему, излюбленное оружие всех повстанцев и террористов.
Евтушенко: Так вот, я Калашникова спросил при встрече: «А какие вам сны снятся?» И вот что он мне ответил. Это просто абсолютно точно, что он мне сказал, я просто зарифмовал:
«Скажите, а вам сны какие снятся?» —
«Мир на Земле, для шарика всего…
И всюду „калаши“ мои пылятся,
не убивая больше никого…»
Это сказал создатель оружия! Видите, почему в конце концов так страдают и раскаиваются атомные ученые, которые положили столько сил на изобретения, обращенные в страшные орудия уничтожения? Хотя, может быть, изначально у них были совершенно иные замыслы. Потому и Михаил Тимофеевич так сказал – понимал, сколько людей было убито его «калашами». Он был искренен, когда это говорил…
Патриотизм и антипатриотизм
Евтушенко: В Америке до сих пор двойственно относятся к американцам, которые выступали против войны во Вьетнаме. Я понимаю, почему они это делали, – они спасали честь своей страны. И я думаю, секрет тут простой – понимание, что такое патриотизм. Патриотизм по отношению к своей стране не противоречит патриотизму – ко всему человечеству. Просто он перестает быть патриотизом только своей страны. И это все должны понимать.
Волков: По моим наблюдениям, как человека, который в Америке уже тридцать шесть лет живет, в американском отношении к людям, которые вели себя непатриотично, как это, скажем, в случае с Вьетнамом было с Джейн Фондой, Сьюзен Зонтаг
[82], решающим является, как ни странно, вопрос коммерческого успеха. Если к кому-то были претензии по поводу их недостаточного патриотизма, но их карьера с коммерческой точки зрения развивается успешно, то им прощают абсолютно всё. Главное – коммерческий успех. Тогда человек сразу становится хорошим патриотом, и ничто ему не мешает ни появляться на экранах телевизоров, ни печататься, и интервью у них берут, и любят их, и цветы им дарят, и обнимают, и тысячные толпы приходят на их выступления.
Евтушенко: Ну, наверное, не все так думают. Все-таки у Америки есть своя интеллигенция настоящая, ее символизировал для меня, например, Артур Миллер. Это человек, который не сделал ни одной, по-моему, моральной ошибки никогда!
Волков: Но у Артура Миллера, коли уж мы о нем заговорили, подряд несколько пьес имели очень малый успех и, говоря профессиональным языком, проваливались с коммерческой точки зрения, быстро сходили со сцены. А потом – произошло это на моих глазах, я этому свидетель – на Бродвее возобновили его классическую пьесу «Смерть коммивояжера», главную роль играл Дастин Хоффман, – и она имела феноменальный коммерческий успех. И сразу отношение к Миллеру изменилось на сто восемьдесят градусов! Он опять стал любимый, почитаемый, модный, забыли ему его левацкие взгляды…
Евтушенко: Да не было у него левацких взглядов!
Волков: Ну, весьма либеральные.
Роберт Кеннеди
Дело Синявского – Даниэля
«Большая игра» американской разведки
Волков: А с Джоном Кеннеди вы встречались?
Евтушенко: Нет-нет. Но вот что мне рассказывал Роберт Кеннеди, брат его. Джон Кеннеди меня даже цитировал однажды, упомянул в одной своей речи в Вест-Пойнте. Он сказал: «Я прочел автобиографию русского поэта Евгения Евтушенко, которая произвела на меня большое впечатление. Я бы хотел, чтобы вы так же любили нашу родину, Америку, как он любит свою страну». Вот, пожалуйста: в то время как меня долбали в Москве, Джон Кеннеди обо мне так сказал. Он хотел меня пригласить, но понимал, что в тот момент это было невозможно. Обо мне тогда писали, что я «набил несмываемые синяки предательства». Это была целая брошюра, вышедшая в «Комсомольской правде», авторства Панкина, Оганова, Чикина
[83]. И Панкин, и Оганов потом извинились передо мной, но Чикин – нет, он упорно продолжает… продолжает ту же самую антиевтушенковскую линию в своей газетенке «Советская Россия». Даже против антологии моей выступает.
Волков: «Строфы века» или новой уже?
Евтушенко: Да, против новой антологии. Которую я печатаю сейчас, главы из нее, что я там искаженную картину дам…
Волков: Я хотел бы закончить историю с Робертом Кеннеди. Как вы с ним встретились?
Евтушенко: Во-первых, вы знаете, какой прием мне устроили, когда я приехал в Америку в 1966 году! И Роберт Кеннеди хотел передать мне то, что не успел его брат сказать. Оказывается, Джон читал мои стихи.
Волков: Ему небось Жаклин Кеннеди их принесла, она была знаменитой русофилкой.
Евтушенко: Он даже цитировал их в Вест-Пойнте. Но Джон думал, что, может быть, мне повредит, если он пригласит меня: ведь у нас меня и так поносили за опубликованную на Западе автобиографию, за якобы ее антипатриотизм. Вот мы с Робертом об этом и разговаривали.
