С мая 1933-го по декабрь 1935 года Сергей Чаплин работает под дипломатическим прикрытием (под фамилией Борисов) за границей в резидентуре НКВД сначала в Финляндии, затем в Эстонии. Живет с женой и двумя детьми в Хельсинки и в Ревеле.
«В кадрах советской разведки это были лейтенант госбезопасности Чаплин и его жена Чаплина (Левинтова)»
[180].
Своим учителем мой дед считал советского разведчика Григория Сергеевича Сыроежкина, одного из активных участников операции «Синдикат-2», направленной против подпольного эмигрантского «Союза защиты Родины и свободы». В рамках этой операции был арестован ее лидер, известный террорист, писатель Борис Савинков. Сыроежкин допрашивал Савинкова, когда тот выбросился из окна; он, если верить легенде, пытался схватить заключенного за ногу, но из-за повреждения руки не смог его удержать. В 1925 году он принял участие в захвате английского разведчика Сиднея Рейли. Один из знавших его чекистов рассказывал, что в оперативной работе Сыроежник «находил полное удовлетворение своим наклонностям. Он был сообразительным, быстрым в движениях, физически сильным. Ему, видимо, импонировало то, что результаты оперативной работы получались тут же, сразу, и полностью зависели от того, как он построит и приведет в исполнение задуманный им оперативный план»
[181]. Он боролся с противниками советской власти в Польше, Белоруссии, Бурятии, на Кавказе и даже в Якутии, награждался орденами, почетными подарками, оружием, дослужился до звания майора госбезопасности (что по тем временам соответствовало армейскому званию генерал-майора).
В начале тридцатых годов Сыроежкин установил контакт с руководителем Кронштадтского восстания Степаном Петриченко, бежавшим после поражения мятежа в Финляндию, и узнал от него, что на советско-финской границе финнами ведется масштабное военное строительство
[182]. В 1933 году Сыроежкина переводят в Ленинград, где он работает до 1936 года, часто выезжая в командировки в Скандинавские страны, в том числе в Финляндию. Чаплин, скорее всего (это, впрочем, всего лишь гипотеза и семейное предание), работал там под его руководством, собирая материалы о военном строительстве.
В 1934 году финские контрразведчики высылают его из страны, раскрывают его настоящее имя. О причинах этого до открытия архивов можно только догадываться. Журналист Борис Кравцов в разгар перестройки, в августе 1989 года, написавший о Сергее Чаплине три объемные статьи в газете «Ленинградская правда», довольно туманно пишет об этом эпизоде: «…Это было в тревожные тридцатые годы, когда к власти в Германии пришел фашизм. Советский разведчик… оказался в тяжелом, буквально безвыходном положении: надо было выполнить важнейшее задание, связанное с риском для жизни. Поручить его в тот момент было некому. И тогда, вспоминала впоследствии его жена, “он назвал мое имя, не считаясь с тем, что я была его женой и матерью его двух маленьких детей”»
[183].
Возвратившись в Ленинград в декабре 1935 года, Сергей Чаплин назначается уполномоченным Особого отдела по обслуживанию финского консульства. «В мою задачу входила, – признается он на одном из допросов в начале 1939 года, – борьба с право-троцкистскими, контрреволюционными элементами».
Ни одного из этих «элементов» ему за полтора года работы выявить не удалось.
1931 – 1937 годы
В 1931 году 28-летний Николай Чаплин возвратился в Москву на должность начальника Управления общественного питания Центросоюза.
В прозаическое, казалось бы, дело общественного питания и кулинарии он привносит комсомольские методы руководства. «Кто-то из коллег шутя назвал его “главным поваром страны”. Он отмахнулся, мол, какой я повар, и щей сварить не могу. А потом выбрал себе в Москве рабочую столовую и ходил туда постоянно, осваивая технологию, учился лепить биточки, кашу варить, щи. И на совещания к себе не только руководителей приглашал, но и студентов, школьников, чтоб из первых рук узнать, как же их кормят. По стране метался, вникал, помогал, старался стать, как писал в письме домой, “толковым кооператором”».
В 1933 году его переводят – назначают начальником политотдела Мурманской железной дороги (после убийства Кирова переименованной в Кировскую). В январе 1937 года он становится начальником Юго-Восточной железной дороги.
На Х съезде комсомола в 1931 году новый генеральный секретарь Александр Косарев, близкий друг Николая, выступая с отчетным докладом, заявил: «Шацкин вступил на путь предательства партии», «таким, как Шацкин, не место в рядах нашей организации». Про Чаплина Косарев сказал: «…Он способствовал работе право-левацкого блока». Ни о какой личной инициативе со стороны Косарева здесь, конечно, не могло быть речи: выполнялся приказ с самого верха, из тех, которые, если хочешь выжить, не обсуждают. Один делегат выразил настроение съезда: «За заслуги в ножки кланяемся, а за ошибки по хребту бьем», – после чего было единогласно решено: «С тт. Чаплина, Шацкина и Е. Цейтлина, как не оправдавших доверие ВЛКСМ, звание почетных комсомольцев снять»
[184].
Все встало на свои места: в СССР был всего один человек, который мог приказать Косареву отречься от старых, проверенных друзей, человек, ослушаться которого не смел никто. В поэме «Владимир Ильич Ленин» Маяковский писал: «Ленин и партия – близнецы-братья». Теперь таким «близнецом» стал Сталин.
На исходе 20-х годов происходит Великий перелом, начинается коллективизация, вторая сталинская революция сверху, ликвидация кулачества как класса, война против крестьянства, полностью изменившая соотношение сил в стране и внутри партии.
«Города… оказались, – описывает ситуацию начала 30-х годов историк Йорг Баберовски, – запруженными потоками крестьян, мигрирующих из деревни. Москва, Санкт-Петербург, Одесса, Тифлис и другие крупные центры стали крестьянскими метрополиями: сословия, имеющие собственность и образование, хоть и правили здесь, но властью не обладали. Многие города… возникли из “ниоткуда”… Деревня не растворялась в городе, а завладела им и подчинила его себе, придав ему свой отличительный облик»
[185].
Россия, как и пришедший ей на смену СССР, была по преимуществу крестьянской страной, примерно четыре пятых ее жителей жили в деревне. Когда Октябрьская революция передала крестьянам помещичью землю, многие пролетарии с деревенскими корнями покинули полуголодные города, чтобы поучаствовать в разделе земли, да и просто лучше питаться. Страна победившего пролетариата парадоксальным образом стала еще более крестьянской. В 20-е годы крестьяне и национальные меньшинства (евреи, армяне, грузины, латыши) мигрировали в города в количествах, допускавших их интеграцию. С началом революции сверху положение дел радикально меняется. В ходе коллективизации крестьян не просто натравливают друг на друга, загоняют в колхозы, изгоняют, уничтожают, но вытесняют в города, запуская невиданной силы механизм дикой урбанизации. Миллионы крестьян уже не втягивались городами с целью ассимиляции, а заполняли их под завязку, завладевали ими, переделывая под себя обычаи, навыки, культуру и так уже затерроризированного революцией городского населения.
