Все это сейчас кажется призраком прошлого, но ведь из этого и оказалась в итоге соткана моя жизнь.
Мне кажется, память – это и есть мы сами. Неважно, что я готов рассказать или не рассказать о своей бабушке. Картины прошлого, ситуации, всё это не так уж существенно. Сейчас, когда она ушла, я иногда на долю секунды чувствую, что она живет во мне. Встречая новых людей, читая книги, смотря фильмы, я невольно спрашиваю себя, как бы она это оценила, что бы сказала. Я этого не знаю, но как будто бы и знаю. Она где-то внутри. Не было бы ее, не было бы меня. Я есть, значит, и она есть.
Фотографии
Откуда взялась в еврейской семье такая русская фамилия – Голубкины? Вроде бы предки деда проживали в знаменитом местечке Любавичи в Белоруссии.
Дед мой, Александр Федорович Луговской, преподаватель и инспектор Первой Московской гимназии, дворянин.
Девичья фамилия бабушки – Успенская. Её отец служил при Синоде.
Нина, Таня и Володя Луговские.
Вероятно, деду разрешили жить в городе Белом благодаря его востребованной ремесленной профессии: он был часовщиком и ювелиром.
Бабушка Муся Мовшевна. Что соединило этих двух столь непохожих людей?
Мама моя, Ирина Соломоновна, по метрике Рися Залмоновна, была из младших детей в семье. Она родилась в 1902 году.
Он входил в комнату и сразу заполнял ее всю своим ростом, статью, раскатами голоса, замечательными рассказами, остроумными репликами. Как же могла моя бедная мама устоять перед таким блестящим господином!
Моя вера в маму не знала границ. Она была для меня весь мир, надежная защита и покой.
Когда мне исполнилось четыре года, мама стала опять ездить на туристские базы, на которых она работала.
Первый, кого я помню, – маленький ослик с мягкими губами. Помню его кроткие глаза, подвижные уши, вздрагивающую шкуру, серую, чуть стертую поклажей спину.
Мне было довольно того, что мама рядом. О других возможностях я даже не подозревала.
Навстречу плыл баркас, набитый людьми. И кто-то, перегнувшись, сложил руки рупором и крикнул нам: «Война!»
Отец не добрался до действующей армии. По дороге их эшелон разбомбили, его сильно контузило, и он вернулся в Москву больной, раздавленный, неузнаваемый.
Лёлька, Лев Селезнев, единственный сын тети Эммы, в восемнадцать неполных лет ушедший добровольцем на фронт.
Мы жили в нежности и согласии. Мама ни в чём не стесняла мою самостоятельность. Она была удивительно тонким и деликатным человеком.
Обучение в те годы было раздельным. Мальчики появлялись у нас только на вечерах, когда я уже училась в старших классах.
Мне забинтовали голову, будто ее разнесло снарядом. Раненый генерал вызывал больше сочувствия, чем не желавшая оставить его в покое Волконская.
Первые годы в институте вспоминаются как сплошное счастье.
Мне хотелось, чтобы у моих детей был дом, воспоминание о котором согревало бы их долгие годы. Но опыта такого у меня не было.
