Мне оставалось жить несколько недель. Может, даже меньше. То, что наступит потом, я жизнью не считала. Прежде казалось, что моя судьба в корне изменилась, когда волшебные сани доставили меня в этот замок. Но нет. Судьба в корне изменилась сейчас. Даже не изменилась, а разрушилась, осыпавшись на пол множеством дребезжащих осколков.
Когда в комнату со своей обыкновенной бесцеремонностью вошел кот, я заговорила с совершенно не свойственной мне по характеру злобой.
— Убирайся отсюда. Или я схвачу тебя за уши и буду трясти, пока их не оторву, — пригрозила я, сама не зная, блефую или готова исполнить обещанное от первого до последнего слова. — Все случилось из-за тебя. Ты со мной это сделал.
Кот посмотрел на меня с жалостью. Сел на пол. Подходить ближе не стал, но, кажется, не от страха перед озвученной угрозой. Скорее он просто уважал в данный момент мое личное пространство. И право на любые чувства.
— Мне действительно жаль, — произнес он. — Я был связан обязательствами.
Обязательствами… Не он ли упоминал, что никому не служит? А жрица назвала его никчемным и заявила, будто он все напутал, и именно поэтому в замок доставили меня. И еще: похоже, она сильно его недолюбливает, и чувство это взаимно.
Мысли касались моего сознания легко, будто нехотя, и проплывали дальше, куда-то далеко, как корабли — в неизвестную гавань. Чтобы продолжить существовать и, может быть, даже развиваться, но где-то за гранью восприятия.
— Я скоро умру. — Дрожь ознобом пробежала по телу. Но я почему-то испытывала потребность сказать это вслух. Так резко и прямолинейно, как только можно. — И узнаю об этом вот так, случайно, можно сказать, между делом, подслушав чужой разговор!
Я сердилась, хотя, возможно, так было лучше. Лучше, чем если бы страшную правду раскрыл, к примеру, сочувствующий врач, отводя глаза и всячески стараясь смягчить то, что по определению не поддается смягчению.
— Я не хотел этого, — сказал Барсик, вроде бы искренне, хотя чего именно он не хотел, четко сформулировано не было. — Но если после всего случившегося ты все же позволишь мне дать один совет… Не относись слишком серьезно к тому, что говорит Ранкара.
— Что ты имеешь в виду?
Впервые мне стало по-настоящему важно услышать, что он скажет.
Кот вздохнул. Совсем не по-кошачьи, но это уже перестало меня удивлять.
— Ранкара видит только то, что умеет видеть. Она ограничена своим отношением к жизни, — серьезно объяснил Барсик. — Впрочем, как и мы все, пожалуй. Но она — жрица, и, как бы много ни знала, сколь ни была бы хитра, ее взгляды особенно узки, потому что не могут выйти за пределы рамок, установленных стихиями.
— Я не понимаю.
— И она тоже, — улыбнулся кот. — Она в совершенстве знает все, что связано с холодом, равнодушием, увязанием в снегу, застывающим льдом. А вот стихия огня ей недоступна, и знаний в этой сфере у нее кот наплакал.
В глазах Барсика появилась хитринка, словно он и был тем самым наплакавшим котом.
— У тебя есть перед Ранкарой огромное преимущество, — уверенно сказал он, стремясь заразить своей убежденностью и меня.
Но мой скептицизм не так легко было преодолеть.
— Она — маг, или как это называется правильно. Жрица, служительница стихий. А я — простой человек. Какие тут преимущества?
— Очень весомые, — не согласился кот с видом фокусника, прячущего туз в рукаве. — В людях без всякой магии живут все изначальные стихии. В том числе и огонь. Для Ранкары он — лютый враг, чуждый и непонятный. Но для тебя это естественная часть жизни. Ты жаришь на костре пищу. Ты ложишься на печку, чтобы согреться. Ты даришь тепло тем, кто живет с тобой под одной крышей. Я наблюдал за тобой, я знаю. Поэтому никто не может предсказать, как подействует на тебя осколок.
— И что же делать? — в отчаянии спросила я.
— Пока подождать. Решение придет само, позже или раньше. А до тех пор жди, наблюдай и действуй так, как подсказывает тебе сердце.
— А если оно будет молчать?
Барсик снова совершенно не по-кошачьи улыбнулся.
— Оно не сумеет молчать долго. Поверь мне на слово.
Сказав так, он потянулся и ушел, а я осталась переживать собственное смятение в одиночестве. Как ни странно, я больше не сердилась на кота, но и верить ему на слово не спешила. И состояние было в высшей степени странное. Запутанное, испуганное… и какое-то еще, но вот какое именно, я и сама пока не могла определить.
Допустим, больному сначала сказали, что он умрет. А потом исправились: дескать, нет, вы неверно нас поняли, тридцать процентов больных в вашей ситуации выживают. Про конкретные пропорции кот, конечно, ничего не сказал, но для примера… Пусть даже будет не тридцать, пусть будет шестьдесят. Важно, что умирают многие. И неизвестно, окажешься ли ты в их числе. Статистика никогда не дает ответа на этот, единственно важный в такие моменты, вопрос. Что ждет впереди? Жизнь или смерть? Годы или мгновенье? В сущности, этого не знает никто. Но именно тяжелый больной, услышавший подобный прогноз из уст врача, ощущает это неведение особенно остро.
Назавтра, сколь ни удивительно, король счел нужным посетить аудиторию. Кот был так мил, что предупредил меня о приближении его величества (то ли пытался частично искупить свою вину, то ли из иных, неведомых мне, соображений), так что врасплох нерадивую ученицу не застали. Я успела сесть за стол и раскрыть книгу на первой попавшейся странице, не имея, правда, ни малейшего представления о содержании.
Король окинул взглядом меня, окно, которое мороз разрисовал изящными, но однообразными узорами, ледяную доску (интересно, возможно ли на ней писать, и если да, то чем?) и даже люстру, припорошенную вместо толстого слоя пыли пушистым снежком.
— Тебе что-нибудь нужно?
Странно, что он снизошел до такого вопроса. Но ответ у меня имелся, и грех было пренебречь столь удачным стечением обстоятельств.
— Да, — кивнула я. — Если можно… Бумага, кисти и краски.
— Зачем? — нахмурил брови Ингвар.
— Чтобы конспектировать материал из книги, — солгала я. — А важные термины подчеркивать разными цветами. Так легче запоминать. Например, желтым, синим и зеленым.
Обманывать, конечно же, нехорошо, но ведь не того, кто похитил тебя и заодно по сути приговорил к смертной казни, пусть даже и отсроченной?
Король сдвинул брови еще более сурово.
— В моем замке нет места зеленому цвету.
Сказал, как отрезал.
— Хорошо, тогда будет достаточно желтого и синего. — покладисто согласилась я.
— Ты их получишь, — смилостивился он.
И вышел из комнаты.
Я смотрела ему вслед, изо всех сил сдерживая торжествующую улыбку. Эх, ваше величество, вы слишком давно оторваны от обычной повседневной жизни, иначе бы помнили то, что знает любой ребенок. Там, где есть синяя и желтая краска, в зеленой потребности нет…
