– Сходи, позови… сынка твоего названого, – попросил он, но не произнес имени Рысенка, будто боялся вызвать злого беса. – Гневался на него князь, да теперь поостыл.
– За что же гневался? – сдержанно спросила Виданка, знавшая, что как раз осенью Рысь очень досадовал на своего названого отца.
– Тебе ли не знать? – недоверчиво взглянул на нее Думарь. – Волк лесной его жену без чада оставил, а самого князя – без наследника. Ох он и зол был! Говорил, была б сила в руках – удавил бы гаденыша. Из сметья
[26] его подобрал, выкормил, вырастил, долю ему славную готовил – а он по глупости своей все загубил, дубина лесная…
– Да как же так? – Виданка всплеснула руками. – Княгиня-то была… тяжела?
– В том-то и беда – что была! А что было, то сплыло…
Слушая о зимнем происшествии в святилище, Виданка качала головой и вспоминала, как минувшей осенью у нее на глазах Рысенок бился о землю, когда осознал, что наделал.
– Сдалась ему княгиня! – негодовал не видевший этого Думарь. – Какой рарашка его в святилище принес! Куда он ее тянул? Соскучился, что ли, с осени? Полюбилась ему в тот раз дева? Так уж нет, друже, – жена не твоя! Свою найди себе! Мало ли их бегает…
И он покосился на Виданку, когда-то пойманную холостыми «волками». Но она даже не заметила намека. О, она-то могла бы пояснить князю, зачем Рысенок той темной долгой ночью пробрался в город и почему хотел увести княгиню. Ту, что носила дитя. Это дитя он сам дал ей, и оно грозило лишить его надежды на наследство. Перед той попыткой Рысь не советовался со своей названой матерью, и Виданка не знала, чего он хотел: правда ли оставить себе жену со своим чадом во чреве или вернуть Етону в обмен на некие обещания. Так или иначе – удайся затея, в руках Рыся оказался бы такой залог, что сам Етон был бы в его воле. Но поряд
[27] не понадобился, княгиню у него отняли. Однако и попытка не прошла напрасно: с испугу молодуха потеряла дитя, и Етон лишился наследника. Не мытьем, так катаньем, но Рысь добился своего. Отнял то, что перед этим по неведению дал.
– Скажи ему, князь гневался, да перестал, – передал ей Думарь. – Желает его видеть.
Но, когда Виданка отправилась к лесным братьям и вызвала Рысенка для разговора, оказалось, что сам он вовсе не желает видеть князя.
– Скажи старому псу, пусть идет Марене в ступу! – сердито ответил ей Рысь. – Понадобился я опять! Небось сызнова к жене меня подослать хочет, да я второй раз в тот же силок не ступлю, не такой я дурак! Не хочет мне свое имение оставить – пусть подыхает и хоть к Кощею весь Плеснеск тянет, мне плевать!
– Но повидаться бы с ним тебе не худо! – уговаривала Виданка. – Все ж таки он тебя вырастил. Он тебе как отец…
– К лешему такого отца!
– Другого-то нет у тебя…
– И не надо! Земля мне мать, лес мне отец, других не желаю!
– Но послушай, что он скажет тебе. Вы, прямо говоря, оба друг другу по змее подложили: что он тебе, что ты ему. За прежнее вы в расчете. Можно уже и новый торг завести. Может, он за зиму и надумал что приятное для тебя.
– А я надумал, что пусть его леший жарит, а я его знать не хочу! Я ему не потешка!
Ни в этот раз, ни в другой Виданка ничего не добилась. Шло время, растаяли снега, повисли над лесом и рассеялись дымы от сжигаемых делянок. Миновало половодье на Горине. Выросла новая трава, выгнали скотину. На полях отсеялись. Приближались Купалии. Раз Думарь обмолвился, что летом князь ждет войны. На Коляду он затеял ссору с людьми Святослава киевского, а тот, говорят, не такой человек, чтобы спускать обиды. Не сложно было прикинуть, сколько времени Святославу понадобится на дорогу с войском. По селам уже собирали рать. На переправах через Горину готовились к встрече. Вот-вот судьба спросит с Етона плеснецкого за все – за долгую жизнь, за удачу. И он окажется с нею один на один: без наследника, без надежды сохранить свое имя и память в потомстве. Понятно, почему он, при всем его столетнем упрямстве, готов был склонить голову перед молодым безродным парнем. Перед своей единственной надеждой.
Но Рысь не смягчался. Прожив всю жизнь в лесу, никого не зная, кроме своих собратьев, он и сам толком не понимал, чего хочет. Исполни Етон его желания – как он будет править землей Бужанской?
– Сам ты не знаешь, чего добиваешься! – однажды вздохнула Виданка.
– Не знаю – узнаю! – упрямо буркнул Рысь. – Что мое, то подавай мне, а дальше я сам дело разберу.
Умение не сдаваться и никому не уступать – главное, чему его учили. И главное, чему он научился.
За несколько дней до Купалий к Виданке вновь приехал Думарь и передал последнюю волю князя.
– Придешь на поляну, где игрища, и поведешь с собой в лес княгиню молодую. Князя не хочет твой волчонок видеть, а ее, может, захочет. Другого средства нет, а времени нам больше судьба не отвела. Или старый с молодым сговорятся, или через месяц князем плеснецким Святослав сядет, а все бужане к киянам в холопы пойдут.
Виданка не стала перечить. Ей в лесу нужды нет, кто там в Плеснеске княжит, но эти двое, старый и молодой, так приросли к ее одинокой судьбе, что она чувствовала себя как мать-примирительница между непокорным сыном и непреклонным мужем. Зимой Рысенок был прав, что сердился, но теперь будет прав, если простит названного отца и примет его прощение.
И ведь скорее всего это будет их последняя встреча.
* * *
Старый зверь перехитрил-таки молодого. Рысь не желал видеть Етона, что едва не обездолил его через молодую жену, но искушению повидать ее саму не смог противиться. Не то любопытство, не то разбуженная молодая кровь тянула его к ней, а может, смутное чувство вины. Где еще ему было увидеть такую красоту? И можно ли забыть в однообразии лесной жизни те две чудные ночи, что принесли княгине столько перемен? «Серые братья» всякий год приходят на купальские игрища, и Виданка знала: Рысь явится на луг поглядеть хоть издали на ту, что для себя неведомо стала его женой. Чуть было не родила ему дитя и чуть не умерла по его же вине… Так много было намешано странного между этими троими, так запутали ослепшие от бессрочной работы судички пряжу этих трех судеб, что Виданка не бралась разбирать, кто теперь с кем связан и кто кому чего должен. Она и не удивилась, приметив за кустами знакомую серую шкуру. Лицо лесного жителя закрывала волчья личина, но Виданке не требовалось видеть лицо, чтобы узнать своего названого сына хоть из трех десятков таких же, как он.
Похоже, Рысь был один. Стыдясь зимней неудачи, в этот раз он не стал просить о помощи своих лесных братьев. Все они остались близ костров, он один крался за белой сорочкой и красной плахтой молодой княгини, будто за убегающим от жадных рук жар-цветом, – все дальше в лес, знакомой ему тропой, к избушке Виданки.
В лесу робкая ночь осмелела и увереннее вползла в земной мир. Величана уже не разбирала дороги и лишь следовала за Виданкой. Ноги и подол промокли от вечерней росы, она все сильнее зябла.
