— Это они не представляют, а я знаю, — сказал он с неожиданной твердостью.
— Это все из-за того, что вы пришли сюда по Южной дороге.
— Но я вообще не пришел, а случайно попал сюда. Я и понятия не имел, что здесь есть город, я просто шел по тропе!
— Никто из них не может пройти по тропе. Никто из здешних. Только те люди, которые приходят… из-за порога.
До него все еще не доходило:
— Не могли бы вы просто сказать им, что тот, кого они ждут, — кто бы он ни был! — это вовсе не я?
Она повернулась к Лорду Горну:
— Он умоляет меня сказать вам, что вы принимаете его не за того, кого ждете.
— Нет, мы ни за кого… другого… его не принимаем, — тихо ответил старик. В словах, которые он употребил, таился какой-то второй, неясный смысл. Она неуверенно перевела их на английский:
— Лорд Горн говорит, что вы тот, кем себя считаете сами, и им это известно.
— Кажется, я становлюсь тем, кем они меня считают.
— Ну и что в этом плохого? — фыркнула она.
— Я скоро должен вернуться назад. Они это знают?
— Они не станут вам препятствовать.
— Вы о чем-то предупреждали меня — там, у порога, в тот раз. Но о чем? Они опасны? Или сами в опасности?
— Да.
— Но в чем дело? Что им угрожает?
— Двойная опасность. Почему, собственно, я обязана вам что-то объяснять? С какой стати? Вы сами сказали, что чужой здесь. Вот вы и есть та опасность, та помеха… из-за вашего появления здесь все и началось. А я здешняя, это мой мир! Вы небось думаете, что я преподнесу его вам на блюдечке только потому, что вы мужчина и вам должно принадлежать все? Нет, здесь положение вещей иное!
— Ирена, — сказал Хозяин, приблизившись к ней, — в чем дело? Что он сказал?
— Ничего! Он дурак! Он здесь чужой, он не должен быть здесь! Вам нужно отослать его немедленно и навсегда запретить здесь появляться!
— Что происходит? — как всегда медленно спросил Лорд Горн. — Ты ведь не знаешь этого человека, Ирена?
— Нет. Я его не знаю. И не желаю знать. Никогда!
Аллия сказала своим легким ровным голоском, обращаясь к отцу:
— Ирена говорит так, потому что боится за нас.
Лорд Горн посмотрел на дочь, на Сарка, потом на Айрин. Его глаза, почти бесцветные глаза старика, поймали ее взгляд.
— Мы называем тебя своим другом, — сказал он.
— Я и есть ваш друг, — яростно ответила она.
— Да, ты наш друг. И он тоже. Зло не приходит к нам по этой дороге — твоей дороге, Ирена. Ты пришла, чтобы передать ему наши слова, он — чтобы послужить нам; все так, как и должно быть. Первый и второй, второй и первый. Этой дорогой идут всегда двое.
Она стояла молчаливая, испуганная.
— Я пойду одна, — прошептала она.
Глупые слезы затуманили ей глаза, и пришлось отвернуться, и успокоиться, и вытереть нос и глаза платком, который Пализо предусмотрительно положила в карман ее платья. Было трудно вновь повернуться к ним лицом. Когда она все же повернулась, лицо ее вспыхнуло.
— Я постараюсь сделать то, о чем вы меня просите, — сказала она. — Что я должна ему сказать?
— То, что сама сочтешь нужным, — ответил Лорд Горн своим глухим ровным голосом. — Говори от нашего имени.
К ее полному замешательству, он отошел и встал рядом с Аллией, мрачно глядя на Сарка, а потом едва заметно и сухо кивнул ей и Хью Роджерсу и вышел вместе с дочерью и Сарком из зала. Она осталась с чужаком лицом к лицу.
Он сел было на стул, который оказался для него слишком узок, потом неловко поднялся, отошел и встал у высокого окна.
— Простите меня, — сказал он.
С востока в зал струился холодный свет. Она подошла поближе к камину. Внезапные слезы оставили в душе холод и отупение. Она должна сделать то, что обещала.
— Вот то, что они хотели сказать вам, — насколько я их поняла, разумеется. Здесь случилось что-то дурное, по какой-то причине они не могут покинуть пределы города. Никто не может пройти по дорогам. Кроме нас, тех, кто приходит с юга. Они чего-то боятся и, похоже, все сильнее. Но вот пришли вы, и теперь они надеются на какие-то перемены.
— А что может измениться?
— Может исчезнуть их страх.
— Но откуда он? Ведь только здесь я ничего не боюсь! — Он отвернулся от окна. — Я ничего не понимаю — ни их языка, ни того, почему в этой стране не бывает ни ночи, ни дня, но меня никогда это не пугало. Чего здесь можно бояться?
— Не знаю. Я совсем не так уж хорошо понимаю их язык. Да они и не любят говорить об этом, а может, до меня просто не доходит что-то. Мне они отвечают, что не могут выйти из города и никто не может прийти сюда из долин.
— Из долин?
— С севера, от подножия Горы. Через долины дорога ведет в Столицу.
Она вдруг увидела его глаза — серо-голубые или синие, огромные на тяжелом, бледном, тоскующем лице. Он стоял к ней лицом, но смотрел мимо, невидящим взором уставился вдаль, за сумеречные равнины.
— А вы туда когда-нибудь ходили?
Она покачала головой.
— А в какой стороне море?
— Не знаю. Я не знаю, как на их языке будет «море».
— Все ручьи бегут на запад, — сказал он тихо. И посмотрел на нее жадно, взволнованно. Он стоял, наклонив голову, словно молодой бычок — под вьющимися волосами наморщенный напряженный лоб, грубоватое лицо, тревожные глаза. Давным-давно на какой-то книжной обложке она видела картинку: в крошечном помещении стоит человек с головой быка на плечах. Потом ей порой даже во сне вспоминался этот кошмар — человечье тело с ужасной тяжелой звериной головой.
— Вы знаете, где мы находимся? — спросил он.
Она ответила:
— Нет.
Помолчав, он сказал:
— Мне скоро нужно уходить. Я боюсь опоздать. В следующие выходные я мог бы прийти на целую ночь — там целых два дня свободных. Если они хотят, чтобы я для них что-то сделал, то я могу попытаться… Я имею в виду ночь — по часам… А вы… вы заметили, что примерно шестьдесят минут по часам здесь равны суткам, я хочу сказать, целому дню и ночи, если…
— Если бы здесь были день и ночь, — закончила она. Было очень странно говорить о подобных вещах с кем-то еще, слышать, как кто-то еще говорит об этом. — А как вы в первый раз нашли проход? — спросила она из чистого любопытства и, уже спросив, поняла, что растратила весь свой гнев, приняла тот факт, что Хью тоже здесь, и дала понять это ему.
— Я… — Он заморгал. В горле у него снова что-то булькнуло. — Я бежал… убегал… от… не знаю. Понимаете, я все время какой-то пришибленный, потому что не занимаюсь тем, чем хочу.
