Он побежал. Чувство оси, проходившей по воздуху где-то за краем пропасти, всплыло в памяти. Девушка спала; он потряс ее, говоря:
— Проснись, проснись.
— В чем дело? — пробормотала она, смущенно зевая, но вдруг глаза ее расширились от ужаса: она услышала тот голос, уже звучавший значительно громче, значительно ближе, завывающий и рыдающий в лесу, на северной стороне луга.
— Скорей, — сказал он, ставя ее на ноги.
Она схватила свой тючок и поспешила за ним, молча и задыхаясь от страха. Он не выпускал ее руки из своей, потому что вначале она едва была способна двигаться, словно ослабев то ли ото сна, то ли от страха. Некоторое время он просто волок ее за собой, потом внезапно, странно дернувшись, она высвободилась, вырвала руку и побежала. Они бежали к лесу, к его ближайшему краю, убегали от этого голоса. Ни один из них не обдумывал своих действий. Они просто бежали. Голос позади стал еще громче — рыдающий вой, болезненно и страшно отдающийся в ушах. Они добежали до леса, который хотя и укрыл их, но предложил целый лабиринт из бесчисленных темных тропинок, где они, конечно, заблудились бы. «Стой!» — попытался Хью крикнуть девушке, но легкие были словно обожжены воздухом, и крика не получилось, и она не смогла услышать, потому что весь мир вокруг был заполнен одним этим чудовищным, опустошающим душу воем. Она споткнулась, перелетела через ствол дерева, поднялась и бросилась к Хью, как слепая, цепляясь за него руками; рот ее был открыт и имел какую-то странную четырехугольную форму. Она столкнула его с тропы, по которой они бежали. Вместе с ней он покатился вниз по склону между деревьями и кустами, по листьям, по веткам, царапавшим лицо и коловшим глаза. Спуск становился круче, не за что было уцепиться, и они прокатились вниз метров пятнадцать по крайней мере, пока их не задержал ствол упавшего дерева, полусгнивший и огромный, за которым, совсем лишившись способности дышать, полупарализованные от страха, они и спрятались. Голос вышибал из мозгов последний разум, он стал еще громче — ужасный, опустошающий, громадный, разрушительный. Хью посмотрел вверх и увидел существо, от которого исходил этот вопль, оно стояло над ними на тропе, кусты тряслись и ломались от его движений; оно прошло мимо и было белым, покрытым морщинами, примерно раза в два больше человека, свое массивное тело несло с трудом, но двигалось в то же время очень быстро; круглый рот существа был открыт, и в его вопле слышались шипение, и голодный вой, и неутолимая боль; и существо это было слепым.
Потом оно ушло. Ушло и унесло с собой свой леденящий душу крик.
Хью лежал, упершись плечами в ствол дерева, тщетно пытаясь вздохнуть, набрать в легкие воздуха. Мир вокруг стал каким-то белесым, расплывчатым. Когда же мир снова начал обретать прежние очертания, когда уменьшилась боль в груди, Хью ощутил что-то теплое и тяжелое, прижавшееся к нему, к его левому боку и плечу.
— Ирена, — сказал он беззвучно, назвав этим именем то теплое, что прижалось к нему, самого себя возвращая к реальности этим именем, ощущением ее присутствия. Девушка возле него скрючилась, свернулась вдвое, спрятав лицо. — Все в порядке, — сказал он.
— Оно ушло, — сказала она. — Ушло.
— Ушло?
— Оно пошло дальше.
— Не плачь.
Она уже сидела, но ее тепло все еще было с ним, и он, тоже в слезах, потерся лицом о ее плечо.
— Все хорошо, Хью. Теперь все хорошо.
Прошло некоторое время, прежде чем его дыхание снова выровнялось. Он поднял голову и сел. Ирена немного отодвинулась от него и попыталась выбрать из густых волос листья и мусор, потом вытерла свое заплаканное лицо.
— Ну а теперь что? — спросила она жалким охрипшим голосом.
— Не знаю. У тебя все в порядке?
Ни один из них особенно не пострадал, скатившись кубарем по склону горы, хотя царапины, оставленные ветками на лице Ирены, напоминали сделанные красным карандашом метки. Но Хью чувствовал себя совершенно разбитым, измученным, таким же смертельно измученным, как тогда, когда он сбился с пути у порога, да и Ирена, похоже, чувствовала себя не лучше, сидела с полузакрытыми глазами, низко склонив голову.
— Теперь я ни шагу дальше сделать не смогу, — сказала она.
— Я тоже. Но мы должны куда-нибудь спрятаться. — Даже говорить у него не было сил.
Они на четвереньках проползли еще несколько метров по склону вниз. Склон становился все круче. В одном месте заросли рододендронов, зарывшись корнями в землю, образовали нечто вроде ниши или пещеры. Под старыми кустами лежал толстый слой палой листвы с несильным, но терпким запахом. Ирена скользнула в эту нишу и, скорчившись, стала развязывать свой шерстяной тючок, который все время прижимала к себе левой рукой. Хью прополз чуть дальше, до тех пор, пока не смог вытянуться во весь рост. Он хотел было расстегнуть перевязь и снять шпагу, но слишком устал и не смог приподняться. Только уронил голову на руку.
Она сидела под внешними ветвями зарослей рододендрона, вытянув скрещенные ноги. Заслышав его шаги, оглянулась. Он опустился на землю с ней рядом и передернул плечами, стряхивая оцепенение. Он спал так крепко, что тело все еще хранило сонную расслабленность и трудно было сжать пальцы в кулак. Царапины на лице Ирены теперь казались черными, словно прорисованными чернилами, но само лицо больше не напоминало череп, оскаленный в ужасной ухмылке, и было круглым, нежным и печальным.
— Ну ты как? В порядке? — Она кивнула.
— По-моему, там внизу есть ручей, — сказала она, чуть помедлив.
Он тоже очень хотел пить. О той сухой еде, что была у них с собой, и думать не хотелось. Прежде необходимо было напиться. Но ни тот ни другой не двинулся с места, не встал, чтобы отправиться на поиски воды. Эти заросли, это гнездо в зарослях рододендрона, старых и темных, казалось им убежищем, хорошо защищенным и безопасным. Здесь они укрылись от страха. И уйти отсюда было трудно.
— Я не знаю, что делать, — сказал Хью.
Оба говорили тихо, не шепотом, но еле слышно. Лес на склоне горы был тих, но не замер — в ветвях шуршал слабый ветерок.
— Я понимаю, — сказала она, подтверждая, что и сама не знает, как быть.
Помолчав, он сказал:
— Хочешь вернуться назад?
— Назад?
— В Город.
— Нет.
— И я нет. Но я не могу… Что еще здесь можно сделать?
Она ничего не ответила.
— Я же должен отнести им обратно эту проклятую шпагу. И сказать им.
— Сказать им что?
— Сказать, что я не могу это сделать. — Он потер лицо руками, чувствуя густую колючую щетину на подбородке и верхней губе. — Что когда я… это увидел… то упал и заплакал, — сказал он.
— Да ладно, — сказала она, заикаясь от ярости. — Что ты мог сделать? Никто ничего тут не может. Чего они, собственно, ожидали?
— Мужества.
