На взгляд Фрейги он выглядел как толстый черный паук. Лучи тьмы исходили от его тела, паутиной затягивая комнату.
Ветер стихал, оставляя тишину, в которой Фрейга слышал стоны своей жены, сухой, слабый звук.
Огонь угасал. Канаты и сети тьмы все плотнее и плотнее запутывались вокруг человека-паука в углу у очага. Крошечные блестки показались у него под бровями. Нижняя часть лица тихонько двигалась. Он углубился в свои заклинания. Ветер затих. Не было ни звука.
Фрейга встал. Священник посмотрел вверх на широкую золотую фигуру, вырисовывающуюся в темноте.
— Пошли со мной, — сказал Фрейга, но священник был слишком напуган, чтобы двигаться. Фрейга взял его за руку и рывком поставил на ноги.
— Граф, граф, что вы хотите? — прошептал святой отец, пытаясь освободиться.
— Пошли со мной, — сказал Фрейга и повел его по каменному полу, через темноту, к двери.
Фрейга был одет в тунику из шерсти овец; священник только в шерстяную мантию.
— Граф, — выдохнул он, труся рядом с Фрейгой через двор, — холодно, человек может замерзнуть до смерти, могут встретиться волки…
Фрейга сбросил тяжелые засовы внешних ворот Замка и открыл одну створку.
— Иди, — сказал он, указывая своим вложенным в ножны мечом.
Священник остановился.
— Нет, — произнес он.
Фрейга вытащил меч из ножен, короткий толстый клинок. Тыкая его концом в зад под шерстяной мантией, он вывел священника за ворота, повел вниз по деревенской улице к дороге, что вела в горы. Они шли медленно, так как снег был глубок, и их ноги проваливались в сугробы при каждом шаге. Воздух теперь был необычно неподвижен, как будто замерз. Фрейга посматривал вверх на небо. Над головой между высокими прозрачными облаками сияли, образовывая фигуру, похожую на рукоять меча, три ярких звезды. Некоторые называли фигуру Воин, другие Молчаливый, Одн молчаливый.
Священник бормотал одну молитву за другой, упорно продолжая скороговорку, переводя дух со свистом. Один раз он споткнулся и упал лицом в снег. Фрейга рывком поставил его на ноги. Он посмотрел вверх на лицо юноши в свете звезд, но ничего не сказал. Он продолжал волочить ноги, молясь негромко и упорно.
Башня и деревня Вермеа темнели позади них; вокруг них располагались голые холмы и равнины снега, бледные в свете звезд. Рядом с дорогой находился бугор, меньше чем в рост человека, напоминающий формой могилу. Рядом с ним, не покрытый снегом из-за ветра, стоял невысокий толстый столб или алтарь, сооруженный из неотесанных камней. Фрейга взял священника за плечо, таща его с дороги к алтарю рядом с Курганом.
— Граф, граф… — выдохнул священник, когда Фрейга схватил его за голову и отогнул ее назад. Его глаза казались белыми в свете звезд, его рот был открыт в пронзительном крике, но крик вышел только клокочущим свистом, когда Фрейга перерезал его горло.
Фрейга заставил тело согнуться над алтарем и резал и рвал толстую мантию, пока не смог вспороть живот. Кровь и внутренности брызнули на сухие камни и окутались паром на сухом снегу. Выпотрошенное тело упало вперед на камни как пустое пальто, руки болтались.
Живой человек опустился на тонкий, очищенный ветром снег, рядом с Курганом, все еще держа в руках меч. Земля сотрясалась и вздыхала, и крики раздавались в темноте.
Когда он поднял голову и огляделся кругом, все переменилось. Небо, беззвездное, поднималось высоким бледным сводом. Холмы и далекие горы были ясно различимы, не отбрасывали теней. Бесформенное тело, валявшееся на алтаре, было черно, снег у подножия Кургана был черен, руки Фрейги и клинок меча черен. Он пытался отмыть руки с помощью снега, и жгучая боль от этого привела его в сознание. Он встал, перед глазами у него поплыло, и пошатываясь на негнущихся ногах пошел назад в Вермеа. Пока шел, он чувствовал, что западный ветер, мягкий и влажный, поднимаясь вместе со днем, нес оттепель.
Ренни стояла у огромного очага, пока мальчишка Гильберт разводил огонь. Ее лицо было серым и надутым. Она с усмешкой проговорила Фрейге:
— Ну, граф, вы как раз вовремя вернулись!
Он стоял тяжело дыша с вялым лицом и не говорил.
— Пойдемте, тогда, — сказала акушерка. Он последовал за ней вверх по витой лестнице. Солома, которая устилала пол, была сметена к камину. Галла снова лежала в широкой, похожей на коробку постели, в брачной постели. Ее закрытые глаза глубоко запали. Она тихо посапывала. — Шш-ш! — произнесла акушерка, когда он хотел было приблизиться к ней. — Тише! Посмотрите сюда.
Она подняла туго завернутый сверток.
Через некоторое время, когда он все еще ничего не произнес, она резко выдохнула:
— Мальчик. Прекрасный, большой.
Фрейга протянул одну руку к свертку. Его ногти были покрыты коричневой коркой.
Акушерка прижала сверток к себе.
— Вы холодный, — сказала она резким оскорбленным шепотом. — Вот. — Она отогнула край материи, чтобы показать на мгновение крохотное розовое человеческое личико в свертке, затем снова его опустила.
Фрейга подошел к подножию кровати и встал на колени на полу и сгибался до тех пор, пока не коснулся лбом каменного пола. Он бормотал: «Господь Иисус Христос, благодарю тебя, воздаю хвалу тебе…
Епископ из Солари никогда не узнал, что сталось с его посланником на севере. Вероятно, являясь усердным человеком, он забрел слишком далеко в горы, где еще обитали язычники, и принял мученический венец.
Имя графа Фрейга долго жило в истории его провинции. За его жизнь был основан Бенедектинский монастырь в горах над озером Малафрена. Паства графа Фрейга и меч графа Фрейга кормили и защищали монахов в их первую тяжелую зиму там. На плохой латыни в их хрониках, черными чернилами на прочном пергаменте, он и его сын, после него, упоминались с признательностью, как верные стражи Церкви Господней.
Ильский Лес
— Нет, — сказал молодой доктор, — безусловно существуют такие преступления, которым нет прощения! Убийство не может оставаться безнаказанным. Его более умудренный жизненным опытом собеседник покачал головой.
— Возможно, существуют люди, которым нет прощения; преступления же… зависят…
— От чего? Отнять у человека жизнь! Это абсолютно непростительно! Разумеется, сюда не относятся некоторые случаи самообороны. Священность человеческой жизни…
— Совсем не тот предмет, о котором может судить Закон, — сухо прервал его старший собеседник. — Между прочим, кое-кто из моих родственников тоже совершил убийство. Даже два. — И, неотрывно глядя в огонь, он поведал свою историю.
Свою первую врачебную практику я получил на севере, в Валоне. Мы с сестрой приехали туда в 1902 году. Даже тогда это было на редкость унылое место. Владельцы старинных поместий распродали свои земли под плантации сахарной свеклы, а восюду на юге и на западе высились мрачные холмы угольных копей. Куда ни глянь, всюду одна и та же удивительно монотонная равнина; лишь на самой восточной ее окраине, в Валоне Альте, появлялось слабое ощущение близких гор. Уже во время первой поездки в Валоне Альте я заметил недалеко от дороги довольно большую рощу. В самой долине все деревья давно уже вырубили, а здесь были настоящие березы с позолоченной осенью листвой, за рощей виднелся дом, за домом стеной стояли огромные старые дубы, сейчас, в октябре, чуть отливавшие красным и коричневым. Дивное зрелище! Когда в воскресенье мы с сестрой отправились покататься, я нарочно поехал той дорогой, и Помона, как всегда чуть лениво, словно в полусне, сказала, что старый дом похож на замок из волшебной сказки, на серебряный замок в золотом лесу. У меня было несколько пациентов в Валоне Альте, и я всегда ездил туда только этим путем. Зимой, за голыми прозрачными деревьями старый дом был виден особенно хорошо; весной возле него часто куковала кукушка, а летом печально ворковали голуби. Я не знал, живет ли кто-нибудь в самом доме. И никогда об этом не спрашивал.
