– Печально.
– Не то слово. Но знаешь, что на самом деле печально? – Эрик зло улыбнулся, а потом резко выкинул вперед руку. – Это!
Эхо подхватило его крик и унесло в коридоры.
Смятые строки напоминали спутанные нити.
– Что это?
– Давай посмотрим вместе.
Эрик один за другим расправил листы. Медленно и нежно, как если бы пожелтевшая от времени бумага нуждалась в ласке. Длинные пальцы едва заметно дрожали, злая гримаса уступала место безумной отрешенности.
– Судя по тому, в каком ключе изложены события, это дневник. Да, пожалуй… это больше всего похоже на дневник. Можешь сам убедиться.
Он покачивался с носков на пятки, глядя в одну точку – куда-то над головой Анри. Строки то приближались, то отдалялись.
– Так будет лучше.
Тихий шепот. Очень тихий.
В дверном проеме были видны ноги одного стражника и неестественно вывернутая рука другого. В том, что они не поднимутся, сомнений не оставалось. В этот миг Анри подумал, что вполне способен свернуть Эрику шею, но проку от мертвого мальчишки никакого. Ошибиться он не имеет права, у него будет всего одна возможность – вырваться и добраться до Симона Эльгера. Одна возможность и очень мало времени. Поэтому пока Эрик говорит…
– Смотри! – рявкнул тот. – Смотри, пока у тебя есть глаза!
Вцепившись ему в волосы, почти ткнул бумаги в лицо.
Инстинкты сработали вмиг – ладонь сомкнулась на тонкой шее мальчишки, и оба замерли. Глядя друга на друга.
– Смотри, – прошипел Эрик, насколько хватило голоса.
Сам не зная зачем, Анри перевел взгляд на бумаги.
«Я помню день, когда мы впервые встретились. Как если бы это было вчера. Ты был такой красивый… Нас представили, и сердце забилось чаще…»
Почерк матери он узнал сразу. Письмо, которое он хранил долгие годы – письмо, которое перечитывал совсем мальчишкой, а потом забыл до встречи с Терезой, отпечаталось в сознании как раскаленное клеймо. Оно несло в себе столько любви, что питать им ненависть было жестоко. Но именно ее прощальные слова он вспоминал снова и снова, когда смотрел Симону Эльгеру в глаза.
Вот только сейчас Анри смотрел в глаза его сыну, и тот отвечал ему.
Жадно, словно искал опровержение чему-то, но не находил.
– Откуда это у тебя? – собственный голос показался чужим. – Откуда у тебя дневник моей матери?!
Смех Эрика перешел в вой.
Звериный, надрывный, оборвавшийся каким-то бульканьем.
Но осознать случившееся Анри не успел: браслет полыхнул огнем, стремительно заполняясь черным, а тело пронзила жгучая боль. Из груди выбило воздух, рука разжалась.
Перед глазами потемнело.
Он учился переносить боль. Свою. Но не ее.
– Ненавижу! – неожиданно заорал Эрик. – Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
В грудь ударил сгусток магии – швырнул на пол, до боли выворачивая суставы, заставляя цепи натянуться. В горле разом пересохло, внутри словно развели костер, искры которого сейчас рассыпались по всему телу. Золотые искры, каждая из которых разгоралась в пожар.
– Они все любили тебя! Все! Почему? За что? Чем я хуже?!
С ладоней мальчишки сорвались изумрудные молнии, обрушились на него сплошным градом, но их тут же поглотила мгла. Она бежала по венам, обретая свободу, раскрашивая мир в алый и золотой. Сжигая, растворяя остатки реальности.
Тереза.
Единственная связь с Терезой – браслет. Боль обволакивала запястье, пробираясь в самое сердце: к сомнениям и глухой отчаянной злости на себя. Бессмысленной, как и любые чувства по поводу того, что уже случилось и что ты не можешь изменить. И все-таки впервые за долгое время смириться не получалось. Не получалось отрешиться, отстраниться от ворочающейся внутри бессильной ярости и гнева, укутанного в лохмотья страха за нее. За их малыша. За Софи. Все эти дни браслет говорил, что с ней все в порядке. Но сейчас…
Тереза.
Единственное, что держало пытающийся ускользнуть разум.
Сгорающий в золоте страшной силы.
– Знаешь, о чем я мечтал с того самого дня, как в меня влили твою кровь? Увидеть тебя таким!
Эрик вцепился ему в волосы, заставляя запрокинуть голову.
– Увидеть в твоих глазах еще не уверенность – нет, сомнения, что тебе осталось совсем чуть-чуть. Что ты не сумел ее защитить. Что ты умрешь, а она останется. В моих руках, или в руках папочки – не суть важно. Это же самая страшная пытка, правда, де Ларне? Ради такого можно было подождать! И я ждал, ждал, ждал… Но демоны тебя раздери, почему я чувствую себя так мерзко?! Из-за нее!
Последние слова взлетели ввысь вместе с его голосом, а вслед отправились превратившиеся в ком листы.
Золотая радужка в бешеных глазах смотрелась жутко.
Золото и зеленый огонь, который больше не мог причинить вреда.
Достаточно было своего собственного.
– Что с ней? – прохрипел Анри, цепляясь за стену и пытаясь подняться.
– Леди Смерть беседует с папочкой. – Эрик сдавленно рассмеялся. – Я оставил их наедине после того, как раскрыл все ее планы. Она пришла сюда за тобой.
Пришла.
За ним.
Доверилась Эрику.
Тереза в руках Симона.
Если до этой минуты у него еще оставалась надежда, что Раджеку удалось увезти ее в Мортенхэйм, сейчас она лопнула. Взорвалась, как снаряд прямо в сердце.
И все остальное стало неважно.
Неважной стала раздирающая на части боль – своя или ее, неважной стала жизнь и огонь мглы, ее пожирающий. Под ноги Эрик не смотрел, поэтому удар нижней цепью заставил его рухнуть на пол. Сковывающую руки Анри набросил на тонкую шею, дернул на себя. Мальчишка захрипел, магия и мгла хлестали в стороны, смешиваясь и сплетаясь в диковинные объятия. Странно, но разум прояснился.
– Она единственная верила в тебя! – прорычал он. – Смотри на браслет, мерзавец. Смотри, на что ты ее обрек!
Черное кружево оплетало запястье, и боль через него била в сердце.
Снова и снова.
Глаз Эрика он не видел, но губы мальчишки искривились. Веки дрогнули – судорожно.
– Освободи меня, гаденыш.
Одной искры магии искажений будет достаточно, чтобы разомкнуть кандалы.
Мгла уже не причинит ему вреда больше, чем есть сейчас.
– Отпусти его.
Черная Лоза.
Она шагнула в камеру, обманчиво-спокойная и расслабленная. Готовая в любой момент выхватить шаанха.
– Стой. – Держать Эрика было проще простого, а вот за ней надо было следить очень внимательно.
