– А по-моему, очень.
Я хихикнула и похлопала ладонью по покрывалу.
Анри все-таки подошел, но только после того как принес холодной воды и полотенец, одно из которых водрузил мне на лоб. И оно оказалось просто ледяным! Бр-р-р! Я сбросила его раньше, чем муж успел опомниться.
– Ты что, хочешь меня заморозить?
Вместо ответа полотенце вернули на место, после чего я в полной мере осознала суть слов «ты вся горишь». По сравнению с ним я казалась камином, который нерадивая служанка забыла потушить. Не только голова, но и все тело: грудь, живот, руки, ноги и кончики пальцев полыхали, словно я вышла из костра. Ткнув себе в ладонь, увидела белое пятно, которое стремительно сужалось и наконец уступило место «горению».
– Тереза, это ненормально, – муж принялся меня разворачивать, чтобы намочить сорочку. – Тебе нужно…
Представив, что меня сейчас завернут в этот ледяной кошмар, я взвизгнула и принялась отчаянно вырываться. Причем с силой, которой у тяжело больной быть ну никак не должно. От неожиданности руки мужа разжались, а я отползла на его половину кровати.
– Не смей, – прошипела, стягивая завязки на груди. – Мне же холодно!
– И хорошо! Тебе нужен холод, жар нужно срочно сбить. Поверь мне, я знаю, что говорю.
Он действительно знал: такого жара, как у него во время приступов золотой мглы, я еще ни у кого не встречала. Даже когда мы поссорились в Лигенбурге и меня зацепило силой хэандаме. Хотя тогда мне тоже дико хотелось пить. Прекрасно понимаю, что жар нужно срочно сбить, но завернуться в дикую, мокрую, ледяную сорочку? Бр-р-р, нет уж, спасибо, не надо. Я лучше сама как-нибудь. Силой, например, воспользуюсь.
Поскольку Анри был настроен решительно, ушла на грань и соорудила из тьмы подобие легкой ледяной корочки на собственной коже. Она жглась, как сумасшедшая, но по крайней мере от нее не хотелось выпрыгнуть из тела, как после тряпочки с водой.
– Вот, – показала ему руку, – доволен? Немного магии, и ничего больше не надо.
– Теперь я не смогу тебя обнять.
– Можно подумать, обниматься в мокрой насквозь сорочке было бы приятнее.
Анри сел рядом, я же дотянулась до воды и выпила еще парочку стаканов. Чувство было такое, что она высыхает во мне, не успевая добраться до желудка.
– На кого я сейчас похожа? – спросила, вытянув ладонь.
Мельчайшие кристаллики тьмы поблескивали на коже серебром, из-за чего казалось, что меня затянули в невесомую полупрозрачную вуаль, в точности повторяющую контуры тела. Вместо ответа Анри поднес ко мне зеркальце: бледная кожа мерцала искрами, как у обитателей недр морских. Сквозь сорочку с длинными рукавами видно было каждый изгиб тела, глаза манили провалами тьмы. Жуть да и только.
– Ты прекрасна.
– Ну да. Из меня получилась бы отличная натурщица для полотна «Смерть во всей красе».
– Если бы Смерть была похожа на тебя, люди перестали бы ее бояться.
Я откинулась на подушки, с трудом удержавшись от желания коснуться его руки: неизвестно, как мгла отреагирует на мои «целебные» процедуры. Хотя как раз известно, и это пугало гораздо больше жара. По-хорошему, ему даже рядом со мной находиться сейчас не стоит: черты лица стали острее, а золото в глазах ярче. Ох, если бы только знать способ, как заставить силу хэандаме отступить. Каждый раз, когда я уходила на грань, думала об этом. Но если бы такой способ существовал – разве не знал бы Анри о нем? Ведь он изучал свою силу не только по книгам.
– Тереза?
Пальцы его почти коснулись моего подбородка, замерли в каких-то дюймах.
Надо срочно сменить тему, пока он не прочитал мои мысли. Как делал это частенько, просто заглянув в глаза.
– Ты никогда не называл Лорену и Энцо мама и папа?
Он заставил себя отвести руку. Покачал головой.
– Почему?
– Потому что мои родители погибли.
– Но ведь они стали для тебя семьей.
– И я им за это благодарен.
Теперь муж смотрел в сторону окна, где тени от неяркого света расплескались по бесцветным сейчас обоям. А я вдруг поняла, что не могу вспомнить их настоящий цвет.
– Софи тоже никогда не назовет нас мамой и папой.
Он повернулся.
– Она любит нас.
– Ты прав. Но мне хотелось бы верить, что из меня получится мама… а не просто Тереза.
И еще мне отчаянно хотелось действительно стать ей матерью. Любить сокровенно, всем сердцем, беззаветно. Быть рядом всегда, когда дочь будет во мне нуждаться, понимать с полуслова. И поддерживать во всем, что для нее по-настоящему важно.
– Разве от того, что она зовет тебя по имени, что-то меняется?
– Наверное, да. Не знаю.
Прозвучало безразличнее, чем отозвалось в сердце. Просто другой дочери у меня не будет, а для Софи мамой всегда останется другая женщина. Та, что ее родила.
Как ни странно, теперь меня клонило в сон. Я выпила еще несколько стаканов воды перед тем, как сползти на подушки. И отпустила тьму, запечатывая ее в себе.
– Обними меня, – попросила мужа.
Анри подался ко мне, и я обхватила его руками.
– Почему у Лорены и Энцо нет своих детей?
– Когда они только поженились, у Лорены случился выкидыш. Через год еще один. Им посоветовали больше не пытаться, потому что это могло ее убить. И они решили, что не готовы рисковать. Точнее, так решил Энцо, потому что Лорена рвалась… в бой. Только когда появился я, немного успокоилась.
– А если бы у них все-таки получилось?
Анри хмыкнул.
– Энцо не стал бы рисковать любимой женщиной ради какой-то эфемерной возможности. И я его прекрасно понимаю.
Глаза закрывались, поэтому я провалилась в сон прямо в объятиях мужа.
Очнулась от страшного холода, на своей половине кровати. Все вокруг было мертвенно-серым: осознав, что ушла на грань во сне, стремительно подскочила. Чудом не кувыркнулась на пол и вдруг поняла, что до сих пор сплю. Это была не просто грань, нечто гораздо более глубокое и страшное. Гулкими, сильными, яростными рывками билось в груди собственное сердце, перегоняя кровь. И вторило ему еще одно, не менее живое, но совсем крохотное. Внутри.
Нет, нет, нет, этого не может быть! Это невозможно.
Глубоко вздохнула и широко раскрытыми глазами уставилась в потолок. Утреннее солнце только-только прокралось в комнату, понемногу заливая ее светом. Я же просто лежала, не в силах пошевелиться. От жара не осталось и следа, только насквозь мокрая сорочка и сбитые простыни напоминали о том, что он все-таки был. Да еще крепко спящий муж: должно быть, не сомкнул глаз, пока мне не стало легче. Покосившись на графин, воды в котором осталось на донышке, тихонечко поднялась. Подхватила ключ от «своей» комнаты и, обогнув злосчастную скрипучую половицу, вышла в коридор.
