Нок сидела на циновке в позе лотоса. Ее распущенные черные волосы спадали на спину и почти доходили до белой простыни. Она сидела очень прямо, положив раскрытые ладони на колени, и смотрела на картину, которую Милан до этого еще ни разу не видел. Картина, висевшая на стене, была нарисована на дереве. Изображенная на ней пылающая птица с широко распахнутыми крыльями была словно живая, и Милан почувствовал на лице жар пламени.
Нок была полностью погружена в созерцание картины и не поприветствовала его.
Милан опустил сапоги на пол и задвинул за собой дверь. Пар поднимался над деревянным ушатом. Он пришел поздно. Ночная тьма уже поглотила последние лучи солнца. Отец закрыл Милана в комнате, но он вылез через окно.
Он молча разделся и залез в теплую воду. Может, Нок злилась на него из-за того, что он опоздал в их последнюю совместную ночь?
Как и в предыдущие ночи, десятки свечей и масляных ламп освещали красивые покои. Бледно-серый дым от тлеющих ароматных палочек витиеватыми спиралями поднимался в душный воздух. Казалось, все помещение затаило дыхание в ожидании.
Милан нащупал губку на полу возле ушата и тщательно вымылся, а затем взял в руки раковину с острыми краями, которая лежала на аккуратно свернутом шелковом полотенце, и соскоблил ею щетину, из-за которой его лобок был похож на терновник.
Справившись и с этой частью ритуала очищения, он вышел из ушата, вытерся и стал на колени рядом с Нок, чтобы вместе с ней посмотреть на изображение феникса. От тяжелого запаха ладана у него помутилось в голове. У Милана снова возникло ощущение, что от изображения исходил жар, и ему казалось, что птица может в любое мгновение оторваться от картины.
– Во мне возродилась душа феникса, – торжественно произнесла Нок.
Об этом она еще не говорила. Милан был знаком с суевериями, распространенными в ханстве, согласно которым души всех живых существ могут возрождаться, пока не достигнут степени чистоты, которая позволит им стать частью царства света по ту сторону бренного мира.
Она повернулась и положила ему на грудь свои изящные и необычайно теплые ладони. Казалось, что в этот вечер в них загорелось пламя, которое так искусно запечатлел на картине художник.
– Сегодня ночью, Милан, наши души прикоснутся друг к другу. Это мой прощальный подарок тебе, благодать, которую я редко предоставляю. Сегодня все будет не так, как в прошлые ночи. Чтобы совершить этот шаг, тебе понадобится мужество. – Ее темные миндалевидные глаза напомнили ему рудники, в глубине которых горело пламя.
– Я пойду за тобой куда угодно. – В горле у него пересохло, слова вызвали першение.
– Ты встретишь жар-птицу. Слабая душа может сгореть в ее пламени.
– Имя моей семьи родилось в огне, – решительно ответил он. – Я не боюсь пламени.
Она посмотрела на него с той меланхоличной улыбкой, которую он уже несколько дней пытался облечь в слова.
Нок показала на тигель, выглядевший так, словно был вырезан из красного сургуча. Внутри него светилась мазь цвета старой слоновой кости.
– Смажь ею кончики пальцев, Милан. На моей родине мы называем эту мазь «дыханием тигрицы», так как душа того, кто чувствует ее дыхание на своей коже, вскоре станет свободной.
Милан без колебаний протянул руку. Когда его пальцы прикоснулись к мази, ему показалось, что он опустил руку в горящие угли.
– Положи свои руки на мои, – приказала Нок, когда все его пальцы начали гореть огнем.
Он опустился перед ней. Она слегка вытянула свои руки вперед на уровне груди. Когда их ладони соприкоснулись, она начала читать стих на незнакомом ему языке. Голос женщины звучал загадочно, и через ее ладони Милан почувствовал, как глубоко внутри Нок что-то начало вибрировать.
Теперь и его губы начали произносить незнакомые слова. Они были ключом, который открыл в нем что-то потаенное. Пламя на картине затанцевало вокруг феникса. На его фоне Нок побледнела, а затем и цвет пламени изменился. Внезапно Милан оказался перед сплошной стеной из голубого огня, откуда на него посмотрело бородатое лицо старого воина со следами долгих военных походов. Милан услышал истошные крики и сквозь небольшое окошко увидел город, умирающий в огненном смерче. Затем голубое пламя добралось и до него.
И хотя оно пожирало его тело, душа Милана осталась невредимой.
ДАЛИЯ, ПЬЯЦЦА СИНТИЯ, ПЕРЕД ВОСХОДОМ СОЛНЦА, 25-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ
На этот раз Милан вернулся через площадь перед октагоном, а не по крышам. Нандус стоял в тени главного портала своего храма и наблюдал, как его младший сын карабкался по внешней стене палаццо к окну своей комнаты.
Когда Милан забрался в комнату, Нандус с облегчением вздохнул, так как оштукатуренная стена не предоставляла крепкой опоры.
Он, конечно же, понял, что не сможет остановить Милана, даже когда запер его в комнате. Что бы ни побуждало его сына к ночным вылазкам, в нем высвободилась энергия, которая была сильнее разума. Любовь или месть – наверняка это было одно из этих чувств.
Вечером он последовал за Миланом, но в квартале торговцев сукнами потерял его из виду, так как назойливый торговец начал предлагать ему шелк по невысокой цене.
Завтра он снова последует за Миланом и в этот раз выяснит, что именно так отвлекает его сына от своих обязанностей. И неважно, кто это будет – прелестная девушка или же моряк, который жестоко избил его сына в порту в тот же вечер, когда произошло ограбление храма, – он сделает все, чтобы этот человек покинул город. Нандус никому не мог позволить поставить под угрозу принятие Милана в Красный монастырь.
ДАЛИЯ, КВАРТАЛ ТОРГОВЦЕВ СУКНАМИ, ЧАС ЗАЙЦА, 25-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ
Напоследок Нок пробежалась глазами по нескольким строчкам на пергаменте. Он заметил, что у нее тряслась рука. Ей еще никогда не приходилось прикасаться к старой душе. Юноша таил в себе гораздо больше, чем то, что видела в нем Фелиция.
Нок свернула узкую полоску пергамента и засунула ее в латунную капсулу. Исполненным тоски взглядом она посмотрела с крыши своего дома на море. Она покинула Шри-Нага так давно. Нок скучала по роскоши и великолепию передвижного двора. Хан редко останавливался дольше чем на три месяца в одном из своих бесчисленных городов, и весь его двор переезжал с ним: тысячи чиновников, слуг и стражей, а также священники, поэты, художники, занимающиеся росписью по шелку, музыканты, воины и конкубины. Когда хан путешествовал по разветвленной сети каналов, за ним следовала процессия из более чем ста барок, а когда он отправлялся в сухопутную поездку, то караваны ехали за ним, растянувшись на несколько десятков миль.
Лишь один год Нок провела в передвижном дворе, пока интриги жаждущих власти ученых не привели к ее изгнанию из ханства.
Эти проклятые сплетники пренебрегали вековыми традициями Белых Тигриц. Они придерживались философии, которая основывалась на неверном убеждении, и утверждали, что чистая душа должна отказаться от удовольствий плоти. В то же время они не верили, что души могли соприкасаться. Когда они рассказывали об этом ритуале хану, то заявляли, что травы, входящие в состав мази, вызывали иллюзию возрождения. Мираж, который был не более правдоподобен, чем сон.
