– По-моему, вы тоже, – сказала Блум, – позволив нам сделать это.
Андреас Хамлин пожал плечами.
– Карл уже давно не разговаривал с посторонними. Может быть, вы заметили бы какой-нибудь упущенный момент. К сожалению, этого не произошло.
– Вы все время наблюдали за нами? – спросил Бергер.
– Думаю, вы могли это предположить, – ответил Хамлин и улыбнулся коротко и безрадостно.
– Какие рамки вы имели в виду? – поинтересовалась Блум.
– В те моменты, когда он замыкается в себе. Вы их почувствовали. Хижина, мама, два дня. Полено. Но описание осеннего леса было замечательным, от него, возможно, получилось бы продвинуться дальше.
– Описание осеннего леса? – воскликнул Бергер и почувствовал руку Блум у себя на бедре.
– Вы проверяли его письма? – спросила она.
Андреас Хамлин снова пожал плечами.
– Мы, конечно, видим, что он принимает не только лофепрамин и нортриптилин, но откуда он это берет, было трудно определить.
– Почему мне кажется, что вы не особо часто видитесь с Карлом? – спросил Бергер.
– Наверное, потому что это правда, – сказал Хамлин тем же немного ленивым тоном. – Здесь в принципе находятся пациенты, которым нужен очень интенсивный психоанализ, а у нас настолько не хватает кадров, что мы мало что успеваем кроме назначения лекарств. Но когда я приступил к работе три года назад, я заново взялся за Карла. Прошел всю его историю с самого начала. Кстати, он совершенно точно не строил никакой хижины, у него руки не оттуда растут.
– А в остальном? – сказала Блум.
– Трудно оценивать, – ответил Хамлин. – Он уходит в себя в определенные моменты. Я думаю, что он действительно не помнит. Но я видел его в гневе, и с ним шутки плохи. Не часто удается увидеть более сильное выражение человеком своих чувств.
– Гнев направлен на его мать или на матерей вообще?
Андреас Хамлин покивал. В первый раз он выглядел как врач.
– В первую очередь на его мать. Но он, как известно, нападал и на других матерей.
– Два случая в шестнадцатилетнем возрасте, – сказал Бергер.
– И один-единственный шанс после этого. И он им воспользовался.
– Это ваша профессиональная оценка?
– Это профессиональная оценка полиции и судебной системы. Я с ней только работаю.
– Прекратите, – сказал Бергер.
Андреас Хамлин посмотрел на него профессиональным взглядом.
– Этим было бы интересно заняться, – сказал он.
Бергер заглушил неожиданный смешок Блум репликой:
– Но я бы не согласился ни на что, кроме «очень интенсивного психоанализа». Так он виновен или нет?
– Не знаю, – ответил Хамлин. – Действительно, не знаю. В нем живет гнев, и склонность к насилию очевидна. И ради всеобщего блага правильно, что он находится здесь. Но это мелочи, отдельные вспышки. А удерживать кого-то в хижине двое суток – это другое дело. Совершенно другая психология.
– Вы думаете, он невиновен.
– Вы никогда не заставите меня это произнести.
– Я так и думал.
– Но я думаю кое о чем другом, – медленно произнес Хамлин. – Сколько я ни искал в материалах расследования двойного убийства Хелены и Расмуса Граденов, я не нахожу одной вещи.
– Чего же? – спросил Бергер, чей пульс слегка участился.
– Имени Ч. Линдберг среди полицейских.
– Что?
– Сколько я ни искал, я не нашел полицейского по имени Ч. Линдберг в материалах следствия. А в допросной вы ясно сказали, что участвовали в нем, что слышали и видели, как Карл Хедблум признался в двойном убийстве. Но вас ведь там не было?
– Меня привлекали к этому расследованию всего пару раз, – ответил Бергер, нахмурив брови.
– Я думаю обсудить это с вашим начальником, как ее зовут, с комиссаром Росенквист. А может быть, и с кем-нибудь повыше. А что значит «Ч.»?
– Чарльз, – униженно сказал Бергер.
– Чарльз Линдберг? С «h» на конце? Вы это серьезно?
В эту секунду рука Молли Блум сжала бедро Бергера так, что он подпрыгнул. Он сказал:
– Скажите лучше вот что. Почему Карла избивали в коляске? Разве обычно это происходит не дома, вдали от людей, как большая часть случаев семейного насилия? Тут все, кажется, происходило наоборот.
– Только тогда его мать Улла могла почувствовать, что ее оставили в покое, – пробормотал Андреас Хамлин.
– В покое, чтобы избивать своего сына в коляске? Во время прогулок в Фалуне? С поленом?
– Да, похоже, что это было полено. Кажется, оно всегда лежало в коляске на нижней раме, как следует вымытое. Но этого уже, конечно, не проверить. Разве что удастся найти того человека…
– Того человека?
– Как я уже говорил, я занимаюсь этим случаем всего три года. И только тогда удалось обнаружить нечто новое. Очевидно, никто раньше не озаботился поисками.
– О чем мы сейчас говорим? – спросила Блум.
Доктор Андреас Хамлин откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на собеседников.
– У Карла был отец. И брат.
15
Пятница, 20 ноября, 12:08
Восемь лет кажутся небольшим сроком, но для дома эти годы могут означать переход от расцвета к упадку. В данном случае речь определенно шла об упадке.
Они стояли около большого, неухоженного пансионата и осматривали то, что когда-то было приусадебным участком. Теперь все поглотил лес, прожорливый и безжалостный. Бергер даже не был уверен, в какую сторону им идти.
– Значит, пациенты приюта жили в Фалуне? – уточнила Блум.
– И сюда приехали на экскурсию, – пояснил Бергер и направился в лес. – Их было девять человек, а с персоналом пятнадцать. Той осенью они провели здесь чуть больше двух недель.
Пока они шли по густому лесу, начал идти снег. Хлопья медленно кружились в немногочисленных просветах между верхушками деревьев, и пока Бергер и Блум пробирались сквозь чащу, ветки вокруг них становились белыми. Несомненно, граница снега вот-вот собиралась переместиться к югу.
– Итак, отец и брат? – сказала Блум.
– Их не привлекали к следствию. Должно быть, они рано исчезли из жизни Карла Хедблума.
– Но судебно-психиатрическая экспертиза вряд ли упустила этот факт?
– Мы получили их заключение только в виде резюме. Значит, этому, возможно, не придавали значения.
Они шли дальше. Снег бесшумно падал с небес. Лес стал еще гуще, кругом царила тишина.
– Мать била Карла в коляске, – наконец произнесла Блум. – Потому что она не могла делать этого дома? Потому что там была семья?
