– Доброй ночи! – с вызовом крикнул Куро-бодзу. – Сами уйдёте или помочь?
– Они не уйдут, – сказал кто-то. – И вы тоже.
У колодца качнулась тень. Подняла лампу, которую до того прятала за срубом.
– Я Комацу Хизэши, вы меня знаете. Со мной трое моих сослуживцев, не считая дознавателя Рэйдена, – безликого досин, разумеется, не упомянул. – Двор окружён дюжиной окаппики
[56], имеющих достаточный опыт задержания преступников вроде вас. Предлагаю сдаться без сопротивления. В противном случае я не поручусь за ваше здоровье.
– Бежим! – заорал Куро-бодзу.
Если опаска – вторая мать вора, то суматоха – третья бабушка. Зная своих подельщиков, Куро-бодзу рассчитывал ускользнуть, пока тех будут вязать. Чаще всего он бывал прав в расчётах, но сегодня, к великому сожалению Куро-бодзу, прав оказался не он, а досин Хизэши.
Ну, в смысле потерянного здоровья.
Глава восьмая
ИЗ БОЕВОГО ЛУКА ПО МЫШАМ НЕ СТРЕЛЯЮТ
1
«Я вас не звал!»
«Мир ничто иное, как обитель страданий,» – говаривал настоятель Иссэн, когда его мучило воспаление дзи
[57]. И добавлял, кряхтя: «Всё повторяется, всё.»
Будда изрёк четыре благородные истины. Святому Иссэну хватало двух.
Болезнь монах лечил по старинке – мылся в ручье, вонзал в кусок соевого творога три сломанные иглы, закапывал приношение у главных храмовых ворот, читал молитвы и шёл к большому серому камню, грубо обтесанному в виде яйца. Теперь следовало потереть страдающую часть тела о камень и удалиться, думая о возвышенном. Лечился так не только настоятель – пожертвования от паломников, желающих выздороветь, составлял немалую часть общих доходов Вакаикуса.
«Мир – обитель страданий. Всё повторяется, всё.»
Сейчас, в служебном зале, со страхом ожидая, когда господин Сэки заговорит, я душой, сердцем, костным мозгом осознавал правоту слов старого монаха. Мне даже показалось, что у меня воспалился дзи. Сидеть на собственных пятках я привык с детства, но вдруг эта поза сделалась болезненной и неудобной. Хотелось вскочить, убежать, кинуться с утёса в море. Всё повторяется, да. Доски, покрытые лаком, чёрная кайма по краю. Походный стул, на нём – старший дознаватель Сэки Осаму. Веер в его руках. На голове – высокая, чёрная, увитая лиловой лентой шапка чиновника.
Пейзаж на стене: пена, брызги, упрямец-карп.
– Я вас не звал, – веер рубанул воздух. – По какой причине вы решили, что можете отнимать моё драгоценное время?
– Я пришёл заявить о фуккацу.
Повторялось решительно всё. Что-то сместилось в окружающем мире, а может, только у меня в голове. Комната превратилась в театральную сцену. За ширмой, стоявшей в углу, ударили в барабаны. Вот сейчас через зал, дробно стуча сандалиями, побежит шустрый служитель, отдёрнет трёхцветный занавес. Начнётся представление, господин Сэки встанет, обмахнётся веером, устремит на меня гневный взгляд…
Господин Сэки встал, обмахнулся и устремил.
2
ДОКЛАД ЮНОГО САМУРАЯ
Сцена 1
Сэки Осаму:
Я Сэки Осаму,
старший дознаватель Карпа-и-Дракона.
Кто же ты, стоящий предо мной?
Рэйден:
Я Торюмон Рэйден,
младший дознаватель Карпа-и-Дракона.
Явился я по вашему повелению,
весь в слезах, с рыдающим сердцем.
Склоняю голову и готов к признаниям.
Сэки Осаму:
Младший дознаватель? Неужели?!
Как по мне, ты наглый ослушник!
Пустозвон!
Помёт летучей мыши!
И это самурай, преданный долгу?
Рэйден:
Виновен, стократ виновен!
Сэки Осаму:
Не я ли велел тебе не вмешиваться?
Не ты ли нарушил мой приказ?!
Решил сгонять мух с чужой головы?
Считать шкуры непойманных барсуков?
Дерзость, неслыханная дерзость!
Позор!
Рэйден:
Виновен, стократ виновен!
И тысячекратно виновен в горшем,
страшнейшем, ужаснейшем преступлении!
Сэки Осаму (заинтересованно):
Горшее? Страшнейшее?
Неужели?!
Рэйден:
Что рядом с этим нарушение приказа?
Колебание воздуха летом,
падение снежинки зимой.
Умоляю дать мне распоряжение
немедленно покончить с собой!
Падаю ниц, молю о милости.
Сэки Осаму (взмахивает веером):
Ужаснейшее преступление?
Ужасней нарушения приказа?!
О, чудеса!
Скажи мне, о дерзкий самурай!
Скажи, пока тебе не велели
вспороть себе живот!
Расскажи мне об этом!
Что ты натворил?
Рэйден:
Я вынес ложный вердикт.
Опозорил звание дознавателя,
пошел лёгким путём,
который привёл меня в ад.
Каюсь!
Сэки Осаму (изумлён):
Ложный вердикт?
Нет, вы слышали: ложный вердикт!
(расхаживает по сцене, топает ногой)
Неслыханная дерзость!
Немыслимая глупость!
Рэйден:
Тогда ещё я не знал,
что ошибся.
Мои подозрения только рождались в душе,
набирали силу, крепли.
Но если искать корни сомнений,
докопаться до первопричины…
Хор:
Мы – духи воспоминаний,
мы – память юного самурая.
(декламируют, подражая голосу Рэйдена)
При первой нашей встрече Акайо заикался,
но разгорячившись, заговорил как все.
Когда же он успокоился,
то вновь стал косноязычен.
Весёлый Пёс заикался, будучи бродягой,
Весёлый Пёс заикался, став торговцем рыбой.
(вразнобой, под грохот барабанов)
Заика, поняли мы,
запомнили мы.
Сэки Осаму:
