— Как там герцог? Сегодня, говорят, у него особо сильно голова болела.
— С чего это она у него болела? — пробурчала я, наливая себе молоко из кувшина.
— Ну так, ясно же — судный день! Он же в этот день высшие силы вопрошает о справедливом решении…
— О да, это я заметила! — я бы предпочла за едой не вспоминать сегодняшнее утро. Берта перешла на шепот:
— А потом еще он сегодня колдовал. Аккурат, после судов всех.
— Что колдовал-то?
— Кто ж его знает? Мне вон мальчонка рассказывал, оруженосец из младших. Они за лошадьми смотрели. Герцог, говорит, пришел с милордами, посмотрел на лошадей, про гнедого жеребца спрашивать начал, кто на нем уехал, да зачем, а глаза огнем горят. Малец-то смекнул, что не к добру да попятился за старших. Те мнутся, как девушки на выданье, а герцог лишь глазами сверкал от злости. Милорд Гарет начал его уговаривать в замок ехать, только герцог отказался, все к побережью поехали, герцог впереди, как собака на гоне. На полпути он вдруг замер, глаза прищурил, потом чуть из седла не выпал, это наш герцог то! Мальчонка еще заметил, как у него запястье серебром полыхнуло. А потом герцог выпрямился, выдохнул, и говорит, дескать, знаю куда ехать…
Я замерла, не донеся кружку до рта. Неужели Десмонд появился в бухте не случайно… но как он узнал? Неужели зов крови? Ведь мое запястье тоже полыхало серебром. Единственный, кто мог мне прояснить все, была одна старая колдунья.
— Берта, а где сейчас Вивиан?
— Кто ж ее знает, ведьму эту? — беззлобно откликнулась кухарка, будто прочитав мои мысли. — Может в каморке зелье варит, а может у герцога…
— Спасибо.
Вивиан действительно была в своей кладовой. Правда, назвать эту огромную комнату кладовой не поворачивался язык, несмотря на обилие сухих трав, развешанных по потолку и на стенах. Просторные окна, щедро пропускали дневной свет. По периметру комнаты стояли несколько столов, на которых громоздились ступки и плошки для растирания трав.
— А, это ты? — Виван стояла у окна, размельчая что-то в одной из ступок, в воздухе витал запах полыни, — Заходи! Я как раз делаю запас настойки из полыни: единственное, что снимает головную боль у нашего герцога.
Я прошла, юбками задевая сухие букеты, и села прямо на подоконник так, чтоб видеть ее лицо:
— Вивиан, заклятье крови. Ты уверенна, что рассказала мне все?
— А что ты хочешь знать? — она пристально посмотрела на меня своими темными глазами-вишнями.
— Можно ли с помощью его узнать, где находится тот или иной человек?
— Только если ты сам творил заклятье, — она пристально посмотрела на меня, — Ах вот почему у него сегодня голова разламывается?
— Не только, — я вкратце пересказала ей, что почувствовала в море. Она кивнула:
— Такое возможно. У Десмонда очень сильный дар. Именно поэтому старый герцог и отправил его к коннунгу, на обучение, там самые лучшие друиды.
— А я думала — убрать с глаз.
— Не без этого, — Вивиан усмехнулась, ее голос наполнился горечью потери, — Бринейн был… был очень импульсивный…
Она отвернулась, украдкой смахнув слезы, и повернулась ко мне, вымученно улыбнувшись:
— Столько лет прошло…
— Ты любила его?
— Больше жизни. С той самой минуты, как увидела его, — она задумчиво перемешала полынь в ступке, невидящим взглядом смотря вдаль, — Это был день его свадьбы на дочери коннунга. Мне было тогда двенадцать. Он был очень красив. Высокий, широкоплечий, белокурый с ярко голубыми глазами… Так, наверное, выглядел и Мананвидан.
— А его невеста?
— Альгисль? — она встрепенулась, — Десмонд — ее копия, особенно глаза. Бринейн ненавидел этот взгляд: величественный, отстранено-надменный, взгляд истинных норманских коннунгов.
— Почему?
— Прежде всего, не мог простить того, что его женили против воли.
— Кто?
— Это был сговор коннунга и отца отца герцога. много лет назад островами управлял Эйнар, у него было трое сыновей, Арнкель, Эрленд и Торфинн. После смерти отца каждый из них возжелал править, и начались войны. Это было жестокое, мрачное время, никто на островах не мог чувствовать себя в безопасности, много славных мужей полегло, и не кому было ловить рыбу и вспахивать землю. Наконец Торфинн, поклявшись в верности коннунгу и получив от него воинов, с большой армией пришел на острова и победил своих братьев. Дабы закрепить владения и клятвы, коннунг отдал в жены сыну победителя свою любимую дочь, белокурую красавицу Альгисль. Говорят, она сама упросила отца, влюбившись в статного сына Торфина. Коннунг не мог не уступить дочери. Узнав о женитьбе, Бринейн бушевал три дня, но вынужден был покориться. Этот союз не принес им счастья. Даже рождение наследника не примирило гордого герцога с неугодной женой. Не прошло и трех лет, как Бринейн себе привез наложницу: принцессу пиктов. Мать Алана и Агнесс.
— И что потом?
— Потом? — она устало посмотрела на меня, — потом Альгисль умерла в родах. Очень странно умерла. Ходили слухи, что в этом замешана наложница герцога, но доказать ничего не удалось…
— А что стало с ней?
— Она погибла. Бросилась со скалы в бушующее море.
Она замолчала, вновь переживая события, доступные лишь ей. Дверь скрипнула, мы обе обернулись. Алан стоял на пороге:
— Вот вы где! — он обращался скорее ко мне, — Я вас везде ищу! Вы так внезапно ускользнули!
Он пересек комнату, на ходу подхватив тяжелый стул и сел рядом со мной, смотря на меня восторженным взглядом. Я тяжело вздохнула. Вивиан едва заметно усмехнулась:
— Алан, тебе надо было быть внимательнее во время суда, тогда и искать бы не пришлось.
Он покачал головой, полностью признавая правоту ее слов:
— Ты же знаешь, как бы мне не претило, я должен стоять рядом с Десмондом, как его наследник.
— Ты должен, наконец, сказать ему обо всем.
— И потом год скрываться на каменистых северных островах, пока наш милый герцог рвет и мечет при одном упоминании о моем имени? Покорно благодарю, на такое я не способен.
— Что, там нет смазливых девушек? — не выдержала я.
— Только тюлени и чайки, — ответил он, — Кому мне читать там баллады о любви?
— Лучше тюленям, они медленно ползают, — не задумываясь, отпарировала я. Вивиан насмешливо фыркнула. Алан слегка нахмурился, раздумывая, стоит ли обижаться, но желание пофлиртовать победило. Он беззаботно пожал плечами:
— Я пока не готов к таким жертвам!
— Еще бы! — голос знахарки был полон сарказма, — Кстати, в деревне говорят, что дочь мельника полюбила гулять в одиночестве. С чего бы это?
— Я откуда знаю? — Алан слегка покраснел и обеспокоенно взглянул на меня, — Миледи, позвольте, я провожу вас в сад?
