Почти каждую ночь ему снился сон, после которого жить не хотелось совсем. Всегда в этом сне маленький Дима терялся или кто-то его похищал. Сочин с новой силой переживал весь ужас утраты, но потом сынишка вдруг находился, и его появление сопровождалось приливом необычайного счастья… после которого наступало пробуждение. Сочин подозревал, что бог намеренно терзает его за многочисленные прегрешения, совершенные по долгу службы и по личной инициативе. Существовал лишь один способ избавиться от этих мук.
Прежде чем запереться в квартире, Сочин строго сказал телохранителю, проводившему его до двери:
— Смотри, Петя, чтобы ни одна живая душа не проведала, где я сегодня ночую. Проговоришься жене или кому-то еще — пеняй на себя.
— Что вы, Павел Антонович! — воскликнул парень. — Могила!
Вырвавшееся у него слово подействовало на Сочина, как удар под ложечку. На некоторое время у него перехватило дыхание и потемнело в глазах. Слово «могила» вызывало слишком много болезненных ассоциаций. Тем не менее, пересилив себя, Сочин изобразил улыбку и даже подмигнул:
— У меня сегодня гостья молодая, так что ночка предстоит ответственная. Не хочу, чтобы мне мешали, а утром отсыпаться буду. Раньше десяти не беспокоить, ясно?
— Ясно, Павел Антонович, — телохранитель плутовски осклабился. — Можете быть спокойны.
— Ну тогда ступай.
Прощаться не стал, просто захлопнул дверь. Как крышку гроба. Больше ничего не связывало мэра Сочина с миром живых. Раздевшись догола, он принялся облачаться в чистое белье. Когда телохранитель поднимет тревогу и дверь взломают, вошедшие увидят перед собой опрятного покойника, лежащего на кровати. Сочин просто уснет последним сном. Крепким и беспробудным. Вечным.
Поставив на ночной столик бутылку, Сочин сходил за стаканом и виноградным соком. Потом сел на кровать и принялся распечатывать таблетки, выкладывая их аккуратными рядами. Шестьдесят штук. Этого должно хватить. Но сначала нужно как следует выпить, чтобы заглушить инстинкт самосохранения. Все должно быть кончено сегодня. Раз и навсегда. Больше никаких снов, никаких терзаний.
Бурбон вливался в желудок как вода, даже запивать соком не приходилось. Сочин не заметил, как опустошил бутылку наполовину. Хмель не брал. Во всяком случае, так казалось.
Сочин сходил в гостиную, заглянул в бар и успокоился. Там имелся неплохой запас спиртного, пара упаковок орешков и конфеты. Если бурбона окажется мало, будет чем добавить. Главное не переусердствовать. Глупо получится, если сморит сон или подступит тошнота.
Наполнив стакан, Сочин забросил в рот десяток таблеток, разжевал и запил бурбоном. Язык словно одеревенел, щеки и нёбо изнутри онемели и потеряли чувствительность.
— Горько, — произнес Сочин, делая еще один глоток.
«Это я так венчаюсь со смертью», — торжественно подумал он и выпил снова.
Он успешно проглотил еще порцию таблеток и начал помаленьку отключаться, поэтому заставил себя встать и походить по квартире, потому что снотворное нужно было принять все, без остатка. Сочин не привык бросать начатое на середине. И он определенно не собирался возвращаться туда, откуда сбежал. Жизнь осталась за дверью. Здесь было царство мертвых.
«Мертвого», — хотел поправиться Сочин, когда мобильный телефон заиграл мелодию из фильма «Профессионал». До трагедии музыка трогала мэра чуть ли не до слез, но теперь оставляла абсолютно равнодушным. Отойдя от окна, он пошел к стулу, на котором оставил пиджак. По пути его покачивало.
— Сейчас отключу телефон, и к черту, — бормотал он, неуклюже переставляя ноги. — Катитесь все. Меня больше нет.
Взяв телефон, он поморгал глазами. Звонил Распопов. Учитывая поздний час, дело не терпело отлагательств. Неужели поймали убийцу? В таком случае смерть могла немного подождать. Сначала Сочин в полной мере насладится местью.
На поминках к нему подсел совершенно лысый человек с обгоревшим лицом, представился Караваном и объяснил, почему он здесь. Беседа была короткой. Оба сошлись во мнении, что обычной смерти для убийцы будет мало. Караван взял на себя приведение приговора в исполнение. Сочин пообещал тормошить полицию и прокуратуру. Потом мужчины обменялись телефонами, но тем дело и закончилось. Мэру и вору в законе незачем было созваниваться, нечего было обсуждать. Похоже, Караван сам напал на след и не нуждался в сотрудничестве.
Мысли проплывали в голове Сочина лениво и сонно, как рыбы за стеклом аквариума в рыбном отделе. Пока он готовился нажать кнопку ответа, мелодия рингтона оборвалась. Сочин стал размышлять, стоит ли перезвонить и как это сделать. Пока он стоял, тупо глядя на мобильник, тот засветился и заиграл опять.
— Да, — сказал Сочин в трубку.
Это было самое короткое и простое слово, которое он мог произнести, и он его произнес.
— Я Галина, Галина Распопова, — задребезжало в трубке. — Жена Василия Петровича, помните меня? Меня представили вам на детском новогоднем утреннике…
Все это было полнейшей бессмыслицей. Если бы Сочин мог соображать и двигаться быстрее, он давно бы отключил мобильник. Но как это делается? Ага, для начала нужно отнять трубку от уха, а потом нажать пальцем на клавишу внизу. Сочин привел в действие руку, когда услышал имя своего сына.
— Да? — повторил он.
Собственный голос донесся до него издалека, искаженный и почти неузнаваемый.
— Я говорю, что очень сочувствую вашему горю, Павел Антонович, — сказала Галина. — Я уверена, что Дима был прекрасным, достойным юношей…
Сочин снова начал опускать телефон, когда до него донесся обрывок фразы:
— …не только эта мерзавка, но и вся семья Пампуриных…
— Да? — сказал Сочин.
— Вся семья должна понести наказание, — закончила мысль Галина Распопова. — Пусть их немедленно арестуют. Я уверена, что они никуда не сбежали, а отсиживаются где-то поблизости.
— Где?
Чтобы задать этот простенький вопрос, Сочину пришлось укусить себя за мякоть ладони. Боль немного отрезвила его и очистила сознание от наплывающего тумана. Пока Галина объясняла, что ее муж сегодня столкнулся с Пампуриным у них во дворе, он несколько раз укусил себя за ту же руку, потом за другую. На губах появился вкус крови. Язык ворочался плохо, но уже не лежал во рту неподъемным грузом. Сочин не стал вникать, почему ему звонит не сам прокурор, а его жена, попросил только немедленно передать трубку мужу.
— Он спит, — сказала Галина.
— Не гнетет, — грубо ответил на это Сочин. — Буди этого мудака. Я перезвоню через минуту. Если не возьмет трубку, я его, паскуду, уничтожу. Так и передай.
Ярость, вскипевшая в груди, была столь сильна, что Сочин пришел в себя. К нему вернулась способность не только изъясняться связно, но и перемещаться ровно, не качаясь, как во время шторма на корабле. Воспользовавшись этим, Сочин перебрался в кухню, включил горелку и несколько раз поднес к ней прокушенную руку. Боль была такая, что он несколько раз вскрикнул, и слезы брызнули из его глаз. Но теперь он был в состоянии рассуждать логически и делать выводы.
