Друг Василия Васильевича брезгливо поморщился:
— Экий фантазёр вы, Боринька! А вот как осеню вас крестным знамением, чтоб впредь не могли в транс уйти.
В адресной книге впритык с именем Линцбаха находилось объявление Трудовой Артели Чертёжников.
— Так он ещё и чертёжник? — изумился меньшевик. — Василий Василич, не боитесь, что слишком поспешно отвергли теорию о «человеке эпохи Возрождения»?
— Чертёжное дело вплотную сходится с инженерным, к которому относится устроение канализации, — объяснил писатель. — Всякий инженер обязан уметь чертить. Всякий чертёжник невольно овладевает инженерией. А вот предмет лингвистики в страшном удалении. Связь пока не очевидна, но мы её отыщем. Вот что… Нужно провести рекогносцировку в лагере противника. Отправимся вдвоём с Павлушей — он в этой истории человек новый, поэтому не успел запомниться шпикам, если за нами всё-таки была слежка. Вам дело — охранять марсианина. Сводите в кондитерскую что ли… И будьте начеку.
* * *
Клерк в вязаных нарукавниках поднял глаза от гроссбуха.
— Имеем желание заказать чертёжный труд, — сообщил ему Василий Васильевич.
— Сколько вам квадратных саженей чертежей-с? — уточнил клерк, нетерпеливо отстукивая карандашом по столу.
Друзья по переписке переглянулись.
— Думаю, трёх дюжин будет довольно, — брякнул наугад Розанов.
— Проходите внутрь, Якоб Иоганнович встретит-с.
Клерк вернулся к изучению своей тетради. О кнопке электрического звонка, находившейся поблизости от левой руки, он как будто забыл, но Василий Васильевич не сомневался, что нажимать её принято только когда посетители отвернутся.
Миновали тёмный коридор, едва не запутавшись в череде портьер.
— Пирамида египетская! — ахнул писатель, застыв в проёме.
Ему открылось помещение размеров, каких никак нельзя было ожидать в этом приземистом здании. Так пещерный путешественник в романах Жуля Верна или Бэрроуза выбирается из узкого лаза и обнаруживает перед собой бескрайний подземный мир. В середине чертёжной, как и полагается, находилось солнце всякого чертёжника: станок для доски… с пятиэтажный дом. К верхней кромке будто к мачтовой рее тяжёлыми складками была подвёрнута занавесь, в часы простоя работы должная защищать чертёж от пыли. Там же болталась люлька вроде строительной, внутри которой копошились чёрные фигурки. На бумажном листе размером с парус закруглялся концентрический узор, трудно разборчивая отсюда вязь выплёскивалась узкими полосами далеко в стороны. План виделся октопусом, распластанным в сухости анатомического стола, но упрямо топырящим щупальца к его краям.
— Василий Васильевич, с каких пор вы заимели манеру выражаться? — спросил ткнувшийся ему в спину Флоренский.
Розанов отступил в сторону, рассыпая восторги:
— Так взаправду — зиккурат! Мигдаль Бавель! Этеменанка! Впору экскурсии водить!
— Всего лишь одна грань зиккурата, — улыбнулся как из-под земли возникший привратник. Его высокий цилиндр голубого шёлка украшало белое перо. Пурпурный сюртук застёгивался на белые кожаные запоны. Из петлички вместо цветка торчала головка крошечного золотого циркулька. Другие чертёжные инструменты в миниатюре были прицеплены к цепочке часов. Лицо его было мягкое, как будто распаренное, и тщательно выбритое. Губы умели изгибаться в улыбке любого оттенка. Такой физией обладают филантропы со стажем. Какой-нибудь председатель общества помощи беспризорным животным отдал бы за такое лицо всё содержимое своего сейфа. Судя по выговору, этот человек происходил из остзейских немцев. — Мы и водим. Хотите прослушать? Забыл отрекомендоваться: Якоб Линцбах, начальник сих палестин.
— Собственно, у нас дело, — быстро сказал Василий Васильевич и заозирался, опасаясь, что поблизости таится билетная касса.
— Нашим клиентам — обзорный экскурс бесплатно, — поспешил успокоить Линцбах, мягко поведя рукой. — Вы совершенно правы: артельный кульман — восьмое чудо света. Уникум вроде аэроплана «Илья Муромец» или Царь-танка — слыхали о таких?
— Не слыхал, — в тон отвечал Розанов, — но понимаю, о чём вы: что-то вроде судна под названием «Титаник», которое на стапелях…
— Наш кульман предназначен для решения особенных задач, — продолжил Линцбах. — Порой возникает надобность в чертеже объекта планетарного масштаба — города или расположенной под ним туннельной сети. В случае, если объект отражён на цельном листе, а не сотне мелких, заказчик получает возможность оценить его целокупно. В общих чертах наше устройство повторяет систему заводских кульманов инженера Рихтера, но масштабы… В десять раз больше! Доска составлена тремя слоями. Средний из цельных сосновых стволов, сплошным палисадом внизу и решёткой в верхних этажах. Стороны оббиты лиственничными досками, а четыре кромки оклеены фанерами красного дерева. Вдоль правой кромки, как можете заметить, привёрнута чугунная рельса для поверки прямолинейности рейсшины и рёбер доски. Восемь месяцев затрачено на сборку и высушивание, фуговку, расклёпку и повторную подгонку конструктивных элементов.
На палисандровой раме доски Розанов разглядел отпечаток жирных губ. Запенснеил: оказалось, отпечатков сотни, налагающихся один на другой. Изо дня в день толпа прикладывалась, будто к иконе. Василий Васильевич глубоко задумался и спросил, только чтобы иметь вид участвующего в беседе:
— Вы своими силами, без наёмных плотников?
— Только чертёжник способен вообразить и воплотить идеальный кульман, — со значением сказал Якоб Иоганнович. — Обратите внимание на ползунковые противовесы: доску легко наклонять на любой угол. Доска заправлена цельным листом, вчетверо толще обычного, Ватманской бумаги, с полотняной подклейкой для прочности. Два года тому Артель удостоилась заказа Главного имперского управления землеустройства! И вот план московского водоснабжения и водоотведения почти завершён. Самый масштабный наш проект! Идёмте!..
Линцбах успел забежать вперёд, и Розанов воспользовался моментом, чтобы просвистеть в ухо другу:
— Каков ковёр!.. Это не артель, а ложа!
Василий Васильевич бросился вслед за проводником. Обернулся на замешкавшегося друга:
— Павел Александрович, поспешите!
Флоренский с трудом оторвался от созерцания грандиозного чертежа.
— У вас во всей конторе аспидные полы?
— На них не видна пролитая тушь, — улыбнулся Линцбах.
— Будто ступаешь по грифельной доске, — посетовал Розанов. — Или по поверхности омута. Рефлекс самосохранения толкает в воздух. Хочется взлететь, чтоб не провалиться на дно.
— Это фантазия, — с прежней улыбкой отозвался Якоб Иоганнович. — Истина в том, что пол у нас под ногами выложен превосходным тюрингским сланцем.
Влекомые Линцбахом, они вступили в коридор, где стены были увешаны стеклянными линейками, лекалами, угольниками и транспортирами.
