Когда Наполеон пообещал снова возродить Польшу к жизни, дворянство охотно взялось за оружие; оно не жалело ничего и охотно жертвовало деньгами, имуществом и кровью. Наполеон, вестник свободы, был обожествлен. Но он не восстановил польскую державу, а создал герцогство Варшавское и своими высокими налогами и раздутой военной мощью довел страну до изнеможения. Однако поляк видел в этом лишь временное явление и выносил все терпеливо. Новая война с Россией, надеялся он, снова вернет Польшу самой себе. В этом были его желания и стремления, отсюда проистекала его любовь к Наполеону. В герцогстве Варшавском, при верховной власти Саксонии, с польским дворянством считались мало; в Польском королевстве оно надеялось снова вернуть потерянные привилегии, улетучившееся благосостояние и высокий престиж. Дворянство гордилось своими прошлыми привилегиями и теми, кто возвещал им восстановление державы.
В Южной Пруссии дворянство стало зажиточным, в герцогстве Варшавском оно было бедным, но память о былом благосостоянии еще жила в нем. Частью из-за природной склонности к роскоши, которую еще усилило воспитание, частью потому, что оно не видело в этом необходимости, дворянство не привыкло к разумной экономии. Неизбежными последствиями этого стали обнищание и скудость. Некоторые примеры могут подтвердить эти последние характеристики. В Корнове, в 2 днях похода от Гнезно, я встретил шляхтича, который обильно оклеил окна своей комнаты бумагой, который не мог достать достаточно дров для отопления залы, черты которого были отмечены печатью голода, но чьи дочери, несмотря на все это, были одеты в шелка и за ними ухаживала одетая в муслин горничная. Схожий случай был с другим офицером моего полка — только там роскошь была еще большей, а домашнее благосостояние пало еще ниже, потому что вся дворянская семья пользовалась, на патриархальный манер, одним бокалом и одной вилкой, не имея скатерти. А расквартированному офицеру из-за отсутствия помещения в доме была предоставлена постель рядом с дочерьми дома на голой соломе.
Бюргерского сословия в Польше не существует. Итак, еще лишь несколько слов о крестьянах, не могу сказать — «о крестьянском сословии». Они вырастают рабами дворян, точно как скот, они не учатся ни читать, ни писать, и все, чему наставляют их родители, заключается лишь в немногих простых приемах и работах земледелия. У них нет собственности, их имущество принадлежит дворянину, он велит крестьянам обрабатывать большую часть своей земли и оставляет им лишь такой участок, какой им требуется, чтобы прокормить свою семью. Излишки избыточного урожая крестьянин должен уступать шляхтичу, так же как в противоположном случае свое содержание он должен ожидать от милостей шляхтича. Рожденный рабом, рабом воспитанный, крестьянин не знает иных чувств и потребностей, кроме животных. Он терпеливо подчиняется самым варварским прихотям своего господина и почтительно целует ногу, которая только что топтала его. По большей части бесчеловечное обращение делает его бесчувственным и безразличным. Он едва осмеливается дышать в присутствии своего господина. Если милость последнего оставила ему несколько грошей, он одурманивает себя водкой и из получеловека превращается в скотину. Тяга к воровству, которую можно повсеместно встретить у поляка-простолюдина и которой должен опасаться всякий путешественник, коренится не в алчности, но в неудержимой тяге к водке. От рабства проистекает и безграничная нечистота, которую можно встретить почти во всех крестьянских домах без исключения и которая распространилась на весь образ жизни и обычаи жителей. Вообразите комнату, внешние стены которой состоят из практически не обтесанных положенных друг на друга бревен, щели между которыми законопачены мхом, необструганные двери заперты деревянным засовом, три оконных проема в 1 и полтора фута
, в одном из которых стекло, а в двух других только деревянные створки, землебитный пол, узкие скамьи у 2 стен, 1 небольшой неструганый стол, 1 круглая печь с деревянным дымоходом сбоку от печки, 2 так называемых нар друг на друге в качестве ложа для людей, а в остальном пространстве комнаты полдюжины гусей, уток, кур, несколько поросят, коза или даже козел, теленок и 1 корова, — вот вам картина комнаты в польском крестьянском доме и наших квартир в Польше.
Глава четвертая
Наше кантонирование при Найденбурге продолжалось всего 3 дня, по истечении которых из-за подхода отставших баварцев нас передвинули на один дневной переход дальше. Мы заново заняли кантонир-квартиры между Пассенхаймом и Вартенбургом. Удача привела меня в дом помещика Фрейтага в Паттаунене, где я провел 12 очень приятных дней. Моя умеренность и забота о сохранении хорошей дис-
циплины очень расположили ко мне семью Фрейтаг, и лишь с большой неохотой они расставались со мной. Но мне не суждено было здесь остаться, и 23 мая, сопровождаемый сердечными пожеланиями этих добрых людей, я выступил, с тем чтобы занять новые кантонир-квартиры у Рёсселя. Через день я был послан с командой в 12 человек для поддержания коммуникации с аванпостами в Голдапе, до которого я добрался 26-го, пройдя мимо красивого древнего монастыря, называемого Святой липой, через Растенбург и Ангербург и увидев по дороге еще много богатых поместий, так называемых амтов, как Попиоллен и Шперлинг. Там [в Голдапе] я сменил прусского гусарского лейтенанта фон Тешена и кроме моей главной [почтовой] станции должен был занять еще 2 вспомогательные. За мое 8-дневное пребывание, в течение которого я стоял на квартире у доброго амтмана Ройтера из Вальдаукаделя, мне стали так дороги мой хозяин, чиновник юстиции округа и бургомистр города, что я с большой неохотой расставался с ними. У жителей Восточной Пруссии я обнаружил больше добросердечия, открытости и приветливости, чем у бранденбуржцев. Та часть Восточной Пруссии, которую я видел до сих пор, в основном очень плодородна; горожанин и селянин живут хотя и не в изобилии, но, как правило, без особых забот о пропитании. Города хорошо выстроены, отдельные дома с большим вкусом. Особенно мне понравились очень большие рыночные площади в городах, так называемые рынки (Ringe), которыми, по-видимому, жители очень дорожат. Деревни свидетельствуют о некоторой бедноватости, не будучи, однако, бедными в полном смысле слова, и обычно содержатся в чистоте.
Глава пятая
До сего дня, за исключением марша через Польшу, я прожил хорошее время, во всей моей предшествующей жизни я мог насчитать немного дней страданий и ни одного — беды. Теперь же мне предстояло не только увидеть, но и прочувствовать самому все мыслимые самые ужасные сцены несчастья, бедствий и нужды. Но пока я совсем не думал об этом. Хотя золотые мечты о России благодаря рассказам поляков и пруссаков улетучились и я протрезвел, но ни я, ни остальные не имели и понятия о том ужасе, который нам предстоял.
