– А мама?
– Мама ушла полтора года назад, в конце мая. У неё новая семья, новый ребёнок. Она звала меня с собой, но я отказалась. Когда я дома, то он держится, а если бы остался один…
– И вы с мамой совсем не общаетесь?
Лицо Марины стало жёстким, каменным, как у казаков на памятнике. Ей не хотелось ничего добавлять к тому, что сказано, но она, помолчав, ответила:
– Нам некогда. Она дарит подарки, но мне не нужно. И, пожалуйста, Тимофей, не спрашивай больше о ней. Я не хочу.
За окном проехал грузовик. Тикали часы. В солнечных лучах летали пылинки. Я провёл рукой по лучу, и пылинки залетали быстрее. Нужно было развеять настроение Марины так же, как эту воздушную взвесь.
– Побежали? – предложил я.
– Я не понимаю, – сказала Марина.
– Ну да, тут некуда бежать, тогда другой способ, – я прикинул расстояние в комнате – в самый раз. – Ты знаешь, что такое доверяющее падение?
– Нет.
– Это так: стоишь спиной и начинаешь падать, а тебя сзади ловят. Только не осаживаясь вниз, а вот, – я поставил карандаш на стол и уронил себе в руку. – Тогда вжух – и мысли отлетают. Самые неприятные. Никогда не делала ничего подобного?
Она посмотрела на меня оценивающе.
– Нет, но можно попробовать.
– Хорошо, – я поставил Марину так, чтобы она при падении ничего не зацепила. – По моей команде начинай падать, а я буду ловить.
Последние солнечные лучи проходили сквозь её волосы, и создавалось впечатление, что это нимб. Часы на стене всё тем же тиканьем отсчитывали уходящее время. Я расположил руки, чтобы было достаточно полёта и это было безопасно. Начинать надо с нескольких сантиметров. Мы так делали со всеми друзьями. Но здесь требовалось свободное падение. И тут я понял, что не знаю, как дать команду. Обычно подаётся голосом.
Резко вскочив и схватив Марину за плечи, чтобы она не вздумала упасть, я развернул её к себе. Она удивлённо вскинула брови.
– Что случилось?
– Я забыл сказать, как подам знак.
В мире миллионы сигналов, которые что-то обозначают: запахи, вкус, тени, шорохи, движения, вибрации, слёзы лунным утром, слова оправдания. Мурзя может насчитать их ещё больше, она в этом спец, но многие из них не подходили Марине.
– Подпрыгни, и я почувствую, – предложила она, увидев моё замешательство.
Хорошо. На исходную. Раз. Два. Три. Подпрыгнул. Носки Марины отрываются от пола. Ещё долю секунды она балансирует на пятках, и начинается падение. Тело выведено из равновесия. Притяжение. Ненулевое ускорение в инерциальной системе отсчёта. Волосы Марины коснулись моих рук. Поймал. У окна среди пылинок остались её невесёлые мысли. Удивлённые, летали и не могли понять: как же так, почему они на свободе? И что им теперь делать? Марина улыбалась.
Открылась дверь, и в комнату заглянул папа Марины в том же свитере и трениках, но с фуражкой на голове.
– Разрешите! – сказал подполковник запаса Валерий Михайлович. – Прапорщик Бодер, если вы обидите мою дочь, то, – он хрустнул костяшками пальцев, – гауптвахтой не отделаетесь.
Марина мягко опустилась на пол.
– Папа, он не обидит.
Подполковник запаса отдал честь и закрыл дверь.
– С тобой так легко забывать о грустном. Мне помогло. Можно пить чай.
Солнце давно зашло, и я на всякий случай перед выходом позвонил маме, что задержался, но не у Валерки. Возле дома Марины горел фонарь.
– Я провожу, – предложила Марина.
– Ну уж нет, – заявил я. – Ещё не хватало, чтобы меня провожала девушка.
– Хочешь, скажу, почему я ушла тогда?
Ещё одно нет. Всё наладилось, а мысленно возвращаться в тот день я не хотел. Да и в общих чертах понятно.
Вечером я спросил у отца:
– Что ты знаешь о Чукале?
– Там рыбалка хорошая, – ответил он.
А мама добавила:
– И масло делают неплохое.
В общем, кроме того, что ударение на последний слог, я ещё кое-что знаю о Чукале.
На следующий день Марина ехала на заднем сиденье автобуса. Как и раньше. Сутки, полные развилок, точек и многоточий, закончились. Началась заурядная предновогодняя суета.
– Здравствуй.
– Здравствуй.
– У меня сегодня контрольная по геометрии.
– А у меня по химии.
«Остановка „Газтехкомплект“. Следующая остановка по требованию». Окна в автобусе заиндевели, и сквозь них не видно, как Марина уходит.
– У меня сегодня тренировка. А потом я свободен.
– Не получится. Мне нужно учить физику. Может, завтра?
– Нет, завтра я иду на лекцию по алхимии, а потом у меня выступление в ДК «Шинник». А воскресенье?
– Мы с отцом поедем по магазинам.
Двери закрываются. За окном мелькают фонари. Декабрь не нужен. Хорошо бы его вовсе проспать.
Двери открываются.
– Привет. Как провела выходные?
– Устала. Как лекция?
– Интересная. Сегодня контрольная?
– Контрольная.
Венский вальс переходит в квикстеп. За окном автобуса, тщательно выскобленным пальцами Марины, как лица зрителей, собравшихся вокруг паркета, замелькали пролёты забора.
Не говори ничего, дай ладонь. У нас всего несколько минут. Я хочу подержать твои запястья. Там, где варежки и зимняя камуфляжная куртка не соприкасались, они покраснели от холода. Разве ты не видишь, как я скучаю? Ты тоже? Как я понимаю тебя, Марина. Кончики пальцев холодные и мокрые от счищенного с окна инея. Ты хотела увидеть, как я подхожу к автобусу? Спасибо. Теперь я смогу увидеть, как ты уйдёшь с остановки в темноту. Автобус трогается. Следующая остановка по требованию. Я требую! – слышишь, водитель? требую! – чтобы кончился декабрь. Праздники. Каникулы. Я прямо сейчас хочу, я готов пробить время и, рискуя порезаться об осколки, оказаться в будущем, где мы вместе. Не могу ждать долго.
В школе Мурзя, увидев меня, вздохнула.
– Ой, Бодер, выглядишь как дурак, честное слово.
Вчера от неё пришёл спам. Одно слово – «эфемерность». Не стал отвечать привычным вопросом. Утром, конечно же, было сообщение: «Чёрт, не тебе, нажала не туда». И три дурацких смайлика.
– Что случилось на железной дороге?
– В том-то и дело, что ничего не случилось, а тебя словно электричка переехала.
Несколько лет назад Мурзя действительно видела, как человека сбила электричка. Её очень поразило, что, когда этого несчастного попытались унести, он просто сложился, как набор костей. Наверное, я сейчас в такой же форме. Потому что все в один голос вопрошали: «Бодер, что за фигня?»
