В Закавказье Лаврентий Павлович принял активное участие в терроре 37–38 годов, широко применял санкционированное Ежовым и Сталиным избиение подследственных. На февральско-мартовском Пленуме 1937 года он сообщил, что только за последний год в Грузию вернулось почти полторы тысячи меньшевиков, дашнаков и мусаватистов, причем «за исключением отдельных единиц, большинство из возвращающихся остаются врагами Советской власти, являются лицами, которые организуют контрреволюционную, вредительскую, шпионскую, диверсионную работу. Мы знаем, что с ними нужно поступить, как с врагами».
Но вскоре на долю Берии выпала задача умерить размах репрессий. В августе 38-го Лаврентия Павловича назначили первым заместителем наркома внутренних дел СССР Н.И. Ежова, вместо М.П. Фриновского, поставленного во главе второстепенного Наркомата Военно-Морского Флота. И Михаилу Петровичу, и Николаю Ивановичу вскоре действительно предстояло «потонуть» (недаром Ежов незадолго до прихода Берии был назначен наркомом водного транспорта). Прежние руководители НКВД сделали отчаянную попытку свалить Лаврентия Павловича. В покаянном письме Сталину в конце ноября, уже после своего удаления из НКВД, Ежов признался: «Переживал назначение т. Берия. Видел в этом элемент недоверия к себе, однако думал, все пройдет. Искренне считал и считаю его крупным работником, я полагал, что он может занять пост наркома. Думал, что его назначение — подготовка моего освобождения (правильно думал! — Б. С.). Фриновский советовал: «Держать крепко вожжи в руках. Не хандрить, а взяться крепко за аппарат, чтобы он не двоил между т. Берия и мной. Не допускать людей т. Берия в аппарат». Фриновский в начале 30-х работал председателем ГПУ Азербайджана и часто конфликтовал с главой Закавказского ГПУ Берией. Теперь Михаил Петрович предупреждал Ежова, какой опасный это враг. Решено было представить Сталину компрометирующий материал на Берию — данные о его службе в мусаватистской контрразведке. Однако Сталин уже был в курсе, как обстояло дело в действительности (вспомним письмо Павлуновского), да и судьбу Ежова он давно предопределил. Поняв, что его песенка спета, Николай Иванович, по русскому обычаю, ушел в запой. 23 ноября 1938 года он подал прошение об отставке. 24 ноября Политбюро освободило Ежова от должности наркома внутренних дел, сохранив за ним уже ничего не значившие посты секретаря ЦК, председателя Комитета Партийного Контроля и наркома водного транспорта. В апреле 39-го Николая Ивановича арестовали, а в феврале 40-го арестовали. Преемником Ежова стал Берия.
Лаврентий Павлович начал с постановки на ключевые посты в Наркомате своих людей. По его инициативе еще 17 ноября 1938 года, когда Ежов оставался формальным главой НКВД, было принято постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «Об аресте, прокурорском надзоре и ведении следствия». 1 декабря по представлению Берии Совнарком и ЦК приняли еще одно постановление, касавшееся НКВД, — «О порядке согласования арестов». Но не стоит преувеличивать роль Лаврентия Павловича. В данном случае он выполнял волю Сталина, решившего уменьшить масштаб репрессий, поток которых уже начинал выходить из-под его контроля и грозил затопить страну (Ежов незадолго до своего падения предлагал арестовать половину членов партии как скрытых «врагов народа»). Однако вспомним, что в 53-м году, при своем возвращении в МВД, Берия, уже после смерти Сталина, провел мероприятия по реабилитации ранее осужденных по политическим статьям и упразднению внесудебных органов, в частности Особого совещания при МВД СССР (впервые он предлагал сделать это еще в 45-м). Думаю, что Лаврентий Павлович действительно был противником «большого террора», считая его делом нерациональным и вредным.
Члены ЦК и правительства в одночасье прозрели. В постановлении от 17 ноября утверждалось: «Массовые операции по разгрому и выкорчевыванию вражеских элементов, проведенные НКВД в 1937–1938 годах, при упрощенном ведении следствия и суда не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и прокуратуры. Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительной работы и так вошли во вкус упрощенного порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых «лимитов» для производства массовых арестов». Был осужден сам упрощенный порядок расследования, когда «следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными», а «показания арестованного записываются следователями в виде заметок, а затем, спустя продолжительное время, составляется общий протокол, причем совершенно не выполняется требование о дословной, по возможности, фиксации показаний арестованного. Очень часто протокол допроса не составляется до тех пор, пока арестованный не признается в совершенных им преступлениях». Теперь НКВД и прокуратуре запрещалось осуществлять массовые операции по арестам и выселению. Любые аресты разрешалось производить только с санкции прокуратуры или по постановлению суда. Ликвидировались также судебные тройки, выносившие приговоры по упрощенной процедуре без участия защиты и обвинения. Все дела от троек передавались в суды или в Особое совещание при НКВД СССР. От следователей потребовали соблюдения уголовнопроцессуальных норм, а именно: завершать расследование в установленные законом сроки, допрашивать арестованных не позднее чем через 24 часа после их задержания и составлять протокол сразу же после окончания допроса.
26 ноября одним из первых приказов Берия в качестве главы НКВД подписал приказ о порядке осуществления постановления от 17 ноября. В рамках этого приказа из тюрем было освобождено немало арестованных, на которых не было других улик, кроме выбитых следователями признаний, а также многие из тех, кто так и не признал свою вину. В 1939 году Берия издал ряд приказов о снятии с должностей и преданию суду работников НКВД, виновных в фальсификации уголовных дел. 9 ноября 1939 года появился приказ «О недостатках в следственной работе органов НКВД», предписывавший освободить из-под стражи всех незаконно арестованных и установить строгий контроль за соблюдением уголовно-процессуальных норм. Разумеется, репрессии не коснулись бериевских выдвиженцев, до этого активно участвовавших в проведении «ежовщины» — братьев Амаяка и Богдана Кобуловых, занявших ответственные посты на Украине и в Москве, С.А. Гоглидзе, ставшего главой Ленинградского НКВД, нового наркома внутренних дел Грузии А.А. Папавы, В.Н. Меркулова, ставшего первым заместителем Лаврентия Павловича и начальником Главного управления государственной безопасности, а с января 41-го — наркомом Государственной безопасности СССР, П.Я. Ме-шика, назначенного помощником начальника Следственной части НКВД СССР, а позднее — главой украинских чекистов, В.Г. Деканозова, ставшего начальником Иностранного отдела НКВД и некоторых других, работавших вместе с Берией в Закавказье. Сам Лаврентий Павлович после XVIII съезда партии в марте 1939 года был избран кандидатом в члены Политбюро.
Точные данные о числе освобожденных Из тюрем в 1938–1941 годах в рамках так называемой «бериевской оттепели» до сих пор не опубликованы, как и о числе арестованных в этот же период по политическим обвинениям. Серго Берия полагает, что первых было 750–800 тысяч, вторых — 20–25 тысяч. В точности этих цифр позволительно усомниться. Скорее всего порядок был не таким, что выпускали сотни тысяч, а сажали лишь десятки тысяч. Во всяком случае, в период с 1 января 1939 года по 1 января 1941 года численность осужденных за контрреволюционную деятельность, находящихся в исправительно-трудовых лагерях, сократилась только на 34 тысячи человек. До этого за один только 1938 год она возросла почти в два с половиной раза — с 185 до 454 тысяч. Число заключенных в тюрьмах сначала тоже уменьшилось — с января по сентябрь 39-го с 351 до 178 тысяч. Зато уже с сентября их число вновь стало расти — пошел поток арестованных с «освобожденных территорий» — Западной Украины и Западной Белоруссии, а позднее — Прибалтики и Бессарабии. Кроме того, в тюрьмы с лета 40-го стали помещать заключенных на срок от 2 до 4 месяцев за опоздание на работу, выпуск недоброкачественной продукции, прогулы и т. п. Таких к 1 декабря 1940 года насчитывалось 133 тысячи. В результате в январе 41-го тюремное население достигло максимума — 488 тысяч, чтобы опять сократиться к маю до 333 тысяч. К тому времени многих арестованных успели осудить с помощью особых троек и отправить в лагеря. Всего же из исправительно-трудовых лагерей в 1939–1940 годах было освобождено 540 тысяч заключенных. Для сравнения: в 1937–1938 годах лагеря покинуло 644 тысячи человек. Наибольшее число зэков обрело свободу в 41-м году — 624 тысячи, однако здесь мощным фактором явилась война. Значительная часть мужчин из лагерей досрочно освободили, чтобы восполнить колоссальные потери, которые несла Красная Армия на фронте. Кроме того, большинство освобожденных имело не политические, а уголовные статьи, и освобождалось в связи с истечением срока заключения, а не из-за реабилитации или амнистии. О числе реабилитированных в тот период узников имеются лишь отрывочные сведения. Так, на 1 января 1941 года на Колыме находилось 34 тыс. освобожденных из лагерей, из них 3 тысячи считались полностью реабилитированными. Ясно, однако, что общее число реабилитированных и амнистированных могло составить десятки, но никак не сотни тысяч человек.
