Они моргнули, словно животные, кивнули, открыли рты, но ничего не сказали. От горя они выглядели отупевшими. Это было жестоко.
– Может, отвезти вас в гостиницу?
– Нет, спасибо, инспектор, – ответил мистер Джири. Я бросил взгляд на Корви, но она, похоже, следила за разговором – английский у нее был на неплохом уровне. – Мы бы хотели… мы бы хотели заняться тем, зачем прибыли сюда. – Руки миссис Джири то стискивали сумку, то отпускали ее. – Мы бы хотели увидеть ее.
– Разумеется. Прошу. – Я повел их к машине.
– Мы увидим профессора Нэнси? – спросил мистер Джири, пока Корви нас везла. – И друзей Мэй?
– Нет, мистер Джири, – ответил я. – Боюсь, что это не возможно. Они не в Бешеле, а в Уль-Коме.
– Ты ведь это знаешь, Майкл, ты знаешь, как тут все устроено, – заметила его жена.
– Да, да, – сказал он, обращаясь ко мне, словно это были мои слова. – Да. Извините. Позвольте мне… Я просто хочу поговорить с ее друзьями.
– Это можно устроить, – ответил я. – Мы организуем телефонную связь И… – Я подумал о пропусках через Копула-Холл. – Нам придется сопроводить вас в Уль-Кому. После того, как разберемся с делами здесь.
Миссис Джири посмотрела на мужа. Он глядел в окно на улицы и машины. Мы подъезжали к эстакадам, часть которых находилась в Уль-Коме, но я был уверен, что он не удержится и посмотрит на них. Он поступил бы так, даже если бы ему сказали, что так нельзя делать, – ему было все равно. Еще на нашем пути открывался незаконный, грозящий проломом вид на блестящую улькомскую «Зону быстрой экономики» со множеством ужасных, но огромных произведений искусства.
На супругах Джири были значки гостей, окрашенные в цвета Бешеля, но поскольку они получили редкую «гуманитарную» визу, то не прошли необходимый для туристов курс обучения. Они не разбирались в особенностях местной политики, связанной с границами. Горе сделало их равнодушными, и поэтому риск того, что они создадут пролом, был велик. Мы должны были защитить их от бездумных действий, за которые их по меньшей мере депортируют. Пока дело не передали Пролому, мы должны были нянчиться с Джири и не отходить от них ни на шаг, пока они бодрствуют.
Корви на меня не смотрела. Действовать нужно было осторожно. Будь Джири обычными туристами, то они, чтобы получить визы, прошли бы обязательный курс обучения и сдали довольно строгий экзамен – как теорию, так и практическую часть с элементами ролевой игры. Тогда они бы знали – по крайней мере, в общих чертах – основные черты архитектуры, одежды, алфавит и манеру поведения, запрещенные цвета и жесты и – в зависимости от того, какой бешельский учитель им достался, – предполагаемые физиономические различия у представителей двух народов. Тогда бы они познакомились с тем, что отличает Бешель от Уль-Комы. Они бы получили самую малость знаний о Проломе (правда, и мы, местные, знали о нем не намного больше). И, что самое важное, они бы знали достаточно, чтобы не допускать очевидных случаев пролома.
Никто не рассчитывал на то, что после двухнедельного (или сколько он там длился) курса у приезжих проявится глубоко укоренившийся инстинкт, позволяющий замечать границы между Бешелем и Уль-Комой, что они научатся хотя бы основам не-видения. Но мы, тем не менее, настаивали на том, чтобы они действовали так, словно все это у них есть. Мы – и власти Уль-Комы – ожидали, что туристы будут явно соблюдать все правила поведения и, разумеется, совсем не будут замечать соседний город-государство и взаимодействовать с ним.
Хотя наказание за пролом суровое (от этого зависит существование обоих городов), факт пролома должен быть неопровержимо доказан. Мы, эксперты по не-видению, подозреваем, что туристы, посещающие гетто в Старом Бешеле, тайком обращают внимание на стеклянный фасад моста Ял-Иран в Уль-Коме, который примыкает к нему в физическом мире. А если во время парада в Бешеле по случаю Дня ветра они смотрят на воздушные шары с развевающимися лентами, то, несомненно, не могут (в отличие от нас) не обратить внимание на высокие башни-«слезы» дворцового комплекса Уль-Комы – ведь они находятся рядом, хотя и в совсем другой стране. Но если они не показывают пальцами и не лепечут восторженно (вот почему в страну почти никогда не пускают туристов младше восемнадцати лет), то мы можем тешить себя мыслью о том, что никакого пролома и не было. Подготовительный курс учит скорее не тщательному не-видению, а сдержанности, и большинство учащихся достаточно умны, чтобы это понять. Все мы, и Пролом в том числе, там, где это возможно, даем нашим гостям кредит доверия.
В зеркало заднего вида я заметил, что мистер Джири смотрит на проезжающий мимо грузовик. Я этот грузовик развидел, поскольку он находился в Уль-Коме.
Время от времени он перешептывался с женой, но мой английский – или слух – был недостаточно хорош, чтобы понять, о чем они говорят. По большей части они молчали – в одиночестве – и смотрели в окно.
Шукмана в лаборатории не оказалось. Возможно, он хорошо знал себя и то, каким его увидят родственники покойных. В подобных обстоятельствах я бы не хотел встретиться с ним. Хамзинич повел нас в хранилище. Родители Махалии застонали именно в тот момент, когда вошли в комнату и увидели очертания фигуры под простыней. Хамзинич, не говоря ни слова, уважительно подождал, пока они приготовятся, и, когда мать кивнула, он открыл лицо Махалии. Ее родители снова застонали. Они уставились на нее, и после долгой паузы мать коснулась ее лица.
– О… о да, это она, – сказал мистер Джири и заплакал. – Это она, да, это моя дочь, – сказал он, как будто мы просили официально ее опознать. Они хотели ее увидеть. Я кивнул, словно эти сведения нам помогут, и бросил взгляд на Хамзинича. Он вернул простыню на место и занялся какими-то делами, а мы тем временем повели родителей Махалии прочь.
* * *
– Я очень хочу отправиться в Уль-Кому, – сказал мистер Джири. Я привык слышать этот легкий акцент на глаголе у иностранцев, но в его речи он показался странным. – Простите, я знаю, что это, скорее всего… сложно организовать, но я хочу увидеть… где она…
– Конечно, – ответил я.
– Конечно, – сказала Корви. Ее знания английского позволяли ей следить за ходом беседы, и иногда она даже вступала в разговор. Мы с Джири зашли пообедать в «Королеву Чезиллу», достаточно уютный отель, у которого уже давно существовала договоренность с полицией Бешеля. Его персонал обладал большим опытом в тех случаях, когда появлялась необходимость опекать и почти незаметно держать под замком неподготовленных гостей.
К нам присоединился Джеймс Тэкер, двадцативосьми– или двадцатидевятилетний чиновник среднего звена из американского посольства. Время от времени он заговаривал с Корви на превосходном бешельском. Из окон ресторана виднелась северная оконечность острова Густава. Мимо (в обоих городах) проплывали лодки. Джири ковыряли на тарелках заказанное ими блюдо – посыпанную перцем рыбу.
– Мы предполагали, что вам захочется посетить место работы вашей дочери, – сказал я. – Мы поговорили с мистером Тэкером и его коллегами в Уль-Коме о том, какие бумаги понадобятся для того, чтобы провести вас через Копула-Холл. Думаю, нужно подождать день или два, не больше.
