– Крэйг! – окликает меня детина Гарольд, когда я отхожу от поста.
– Что такое?
– Ты не заполнил листок с едой.
– А что это такое?
– Ты должен ежедневно отмечать вот на такой штуке, что из еды тебе хочется.
Он держит в руках что-то вроде широкой бумажной салфетки под приборы, на которой под заголовками «Завтрак», «Обед», «Ужин» тянутся три столбца с едой.
– Тебе должны были это дать вместе с остальными документами, когда ты поступил.
Я киваю. Это именно тот листок, который я оставил без внимания.
– Я это… не заполнил…
– Ничего страшного, но, если ты не будешь отмечать, что ты хочешь, тебе будут давать еду на выбор персонала. Так что заполни-ка вот на сегодня обед и ужин, а на завтрак получишь омлет с какой-то из начинок.
Я облокачиваюсь о стол и принимаюсь за изучение представленного меню: бутерброд, рыбные палочки в панировке, зеленая стручковая фасоль, фаршированные рулетики из индейки, свежие фрукты, пудинг, овсянка, апельсиновый сок, молоко 120 мл, молоко 240 мл, молоко 2 % жирности, обезжиренное молоко, чай, кофе, какао, гороховый суп-пюре, овощной суп, фруктовый салат, рассольный сыр, бублик, сыр для намазывания, сливочное масло, джем… Куча продуктов, подвергнутых нехилой такой предварительной обработке. У меня прямо глаза разбегаются – с этой едой никаких проблем не будет.
– Обведи, что ты хочешь, – объясняет Гарольд, и я так и делаю.
– Если хочешь две порции, то поставь рядом цифру два.
Я начинаю проставлять двойки.
Вот бы всегда в мире было так: просыпаешься, отмечаешь, что хочешь съесть, а потом тебе это приносят. Но вроде так оно и есть, просто за еду обычно платишь. А может, я хочу жить при коммунизме? Но нет, дело тут далеко не в коммунизме – я хочу, чтобы все было легко и просто и чтобы никакого давления. Того, что я хочу, не бывает ни при каком режиме – так бывает, только когда ты маленький и в садике. Я хочу в садик.
– После завтрака заполни такую же на завтра, – говорит Гарольд и забирает меню.
В столовую привозят омлеты, и тут у меня возникает прямо-таки научный вопрос: можно ли объяснить нехватку сыра в них подозрительными дырами?
– Ну вот и твой первый омлет, – говорит Бобби. Сегодня я сел с ним, а не с Хамблом. Джонни садится напротив.
– Выглядит просто отвратно, – тычу я вилкой в омлет.
– Это у нас вроде обряда посвящения, – медленно, растягивая слова и без какого-либо акцента говорит Джонни, – все должны отведать омлета.
– Вот теперь ты точно с нами, – подтверждает Бобби.
– Ха! – восклицает Джонни.
– Как ночь прошла? – пытаюсь я съехать с темы.
– Мне что-то неспокойно, ой как неспокойно, – говорит Бобби.
– А почему?
– Да у меня завтра это, комиссия для дома-интерната.
– Для чего?
– Ха! – выдыхает свое «ха» Джонни. – Там живут такие, как мы.
– Ну да, там примерно так же, как тут, но надо иметь работу, – поясняет Бобби. – Вход и выход там свободный, а не как тут, по разрешению, но надо доказать, что ты ходишь на работу, и возвращаться к семи вечера.
– Что? Мы можем выходить?
– Ага, если пролежишь пять дней, то можешь попросить разрешение на выход.
– Да через пять дней я постараюсь выйти насовсем.
– Ха! – не унимается Джонни. – Удачи.
Я приступаю к апельсину, который в сто раз съедобнее омлета.
– И почему ты нервничаешь из-за этой комиссии? – спрашиваю я у Бобби.
– Я не нервничаю, а тревожусь – это разные вещи. Нервничать – уже медицинская проблема.
– Тогда почему ты тревожишься? Тебя же точно примут.
– Это еще неизвестно, а вот если меня туда не примут, то беда: я тут уже так давно, что делаю обходы с новичками, а это значит, что скоро закончится страховка и меня тут держать не будут. – Он отправляет в рот кусок омлета и размеренно жует. – В последнем месте мне отказали, потому что я слишком привередлив в еде, а там ее нельзя было выбирать, как тут.
– Зато теперь ты знаешь, о чем лучше помолчать! – подсказываю я.
– Ну вообще-то да, ты прав.
– Вот, видишь, если ты где-то облажался, – пускаюсь я в рассуждения, – то в следующий раз поступаешь умнее. Тогда люди тобой восхищаются, даже если ты находишься не в лучшей ситуации. То есть ждут, что ты не будешь сдаваться.
– Да, так оно и есть, – согласно кивает Бобби.
– Ха! Рассказывай, ага! – возражает Джонни. – Да моя мама всегда мной восхищалась, и где я теперь?
– А паренек далеко пойдет, – хохочет Бобби. – Так правдиво все толкует.
– Ха, правдиво, ага. А ты на гитаре не играешь, малыш?
– Нет.
– Джонни у нас великий гитарист, – говорит Бобби. – В 80-е он был прямо крут.
– Да вы что?
– Не слушай его, – отнекивается Джонни, – ничего особенного.
– Говорю тебе, – продолжает Бобби, – он играет лучше, чем чувак, который проводит у нас занятия. Но он молодец, этот парень.
– Ага, он честный чувак.
– Да, честный. Он ведь как раз сегодня придет?
– Нет, завтра. Сегодня поделки.
– Да, с Джоан.
– Точно.
Бобби отпивает кофе и добавляет:
– Не будь на земле кофе, я бы помер.
Я оглядываю комнату: все на месте, не хватает только анорексика Соломона (хотя я видел, как он осторожно выглядывал из своей комнаты – натурально как скелет из шкафа) и Ноэль. Интересно, где она? На снятии замеров ее тоже не было видно. Может, ей дали разрешение на выход? Я хотел бы увидеть ее вечером, как договаривались. Вообще-то, это будет как-никак мое первое в жизни свидание.
– А я скажу, что именно меня беспокоит, – доверительно говорит Бобби, наклонившись над своим кофе. – Все из-за проклятой кофты. – Он тычет в свою толстовку, где красуется Марсианин Марвин, повелитель мира. – Как можно идти на комиссию в этом?
– Ха! – подает голос Джонни. – Марвин – это сила!
– Заткнись, чувак, я серьезно.
– У меня есть нормальная рубашка, – говорю я.
– Что? – Бобби смотрит на меня с удивлением.
– У меня есть рубашки, я тебе одолжу.
– Что? Ты мне одолжишь?
– Конечно. Какой у тебя размер?
– Эмка. А у тебя?
– У меня детская элька.
– А по-нормальному это какой размер? – Бобби поворачивается за помощью к Джонни.
– Я и не знал, что у детей есть размеры, – недоумевает тот.
