— А ты? — улыбнулся Максим Максимович.
Нули не любили читать, и разговор о книгах нуля с единицами…
— Смотрел переложение, — ничуть не смутился Мишка. — Вывод у автора такой: если все оставить как есть, человечество упрется в тупик.
— То есть, будет жить долго и счастливо, — улыбнулся Максим Максимович.
Мишка несогласно помотал стриженой головой:
— Мир упростился и закостенел в установившейся модели, впереди только повторение пройденного. Био- и генная инженерия, нанотехнологии и передача энергии без проводов сделали мир таким, каким мы его видим, и сейчас на наших глазах здесь, в этом поселке, рождается четвертая прорывная технология: живые дома и транспорт. Это еще одно глобальное перекраивание видимого мира. Но дальше — все, тупик, тот самый конец истории, притчевый день сурка. Мораль устоялась, вслед за ней замрет на одном уровне технический прогресс. Транспортные потоки ушли под землю и под воду, и никто не видит, что движения по ним все меньше и меньше.
Гости за столом переглянулись. Мишка продолжал с пылом, будто его задели а живое:
— Сначала канули в прошлое самолеты, поезда и автомобили, затем дирижабли и удобные, но прожорливые дискоиды, теперь грузовые реки превратились в жалкие пересыхающие ручейки — принтерам много не надо. Объем и количество грузоперевозок падает, индустриализация исчезла как явление, сфера производства сократилась до добычи, сортировки, упаковки и доставки необходимых химических элементов до принтеров, которые, если не справляются с глобальной задачей, производят другие принтеры, нужного размера, и так до бесконечности в обе стороны.
Тильда изумленно глядела на молодого мужа, она, как все нули, не привыкла выказывать настоящие чувства. Но Мишка был дома, здесь он провел детство и до того, как сознание срослось с потоком, играл, шалил и был обычным мальчишкой — непоседливым, неугомонным и, как все дети, всегда правым, о чем бы ни спорил с родителями.
— Мы, ликвидаторы, — воодушевленно продолжал он, — сейчас убираем с лица планеты последние очаги промышленного производства, связанные с теми самыми добычей, сортировкой и упаковкой — на месте шахт, карьеров и цехов теперь стоят обычные принтеры с мощными «снабженцами», которые вгрызаются в недра и выплевывают в подлетающий транспорт уже готовый упакованный продукт. Техника самовосстанавливается и автоматически вносит улучшения, обслуживает себя, а чего не может сама, то делают одноразовые дроиды, отпечатанные принтерами и по завершении работ вновь распыленные на элементы в аккуратных упаковках. Вы только подумайте: мы пришли к порогу, за которым работа остается у тех, кто уничтожает, а не у тех, кто создает!
Прозвучало устрашающе. Перспективы действительно показались мрачными. Но не для Максима Максимовича:
— Созидание — это не вечная стройка и вытесывание новых каменных топоров взамен сломавшихся. Говоришь, изменившие мир прорывные открытия остались в прошлом? Так считали и после изобретения колеса. И двигателя внутреннего сгорания. И расщепления атома. Кто тебе мешает открыть новое и вновь изменить мир? — Он улыбнулся. — Например, мы, как ты заметил, здесь этим и занимаемся. Живые дома, живой транспорт. Пройдет немного времени, и живыми станут электроника и космические корабли. Археологи будущего схватятся за головы: цветущая зеленая планета не оставит никаких следов цивилизации, словно ее никогда и не существовало. Уже сейчас принтеры и все, что ими произведено, после неподлежащей восстановлению поломки распыляются и не загрязняют природу. Дальше будет только лучше. И мы, как все общество в целом, тоже не стоим на месте. Мы меняем человека. Не делаем из него киборгов или изменяемое непонятно что, где от человека только сознание, а создаем нового человека духовного — с высокими желаниями и целями.
— А безработица? — не сдавался Мишка. — Человеку необходимо самореализоваться, а с каждым днем возможностей все меньше и меньше.
— Меньше?! — Максим Максимович не удержался и повысил голос. — Возможности для самореализации безграничны!
— Ну да. — Мишка скривился. — Идти в актеры, художники, композиторы, писатели, влогеры, ритмузыканты и типа приносить людям радость… Духовный блок пухнет и пухнет, скоро порвется.
— Не нравится гуманитарное творчество — иди в научно-технический. Изобретай, воплощай, меняй мир, который критикуешь.
При слове «критикуешь» многие заулыбались. Критики — профессия неудачников и ищущей себя молодежи. Ничего не умеешь, ни в чем не разбираешься, ничего не хочешь, но лучше всех знаешь, как и что делать, всюду лезешь и даешь умные советы? Тебя ждет работа критиком. Сфера деятельности не имеет значения, критики нужны везде. Критиков слушают, их мнение учитывается, хотя всерьез не принимается… Но сколько открытий сделано профанами, когда знатоки упирались в неодолимую гору, которую, как оказывалось, легко обойти? Свежий взгляд видел то, что замыленый глаз специалиста в упор не замечал. Как в старинном анекдоте: «Как вы сбежали из тюрьмы?» — «День сидим, два сидим, а на третий Зоркий Глаз заметил, что четвертой стены нет».
Все же быть критиком считалось зазорным, это свидетельствовало о молодости, незрелости ума и неспособности создавать что-то самостоятельно.
Раиса Прохоровна попросила молодых:
— Расскажите, где и как живете.
Естественно, опять заговорил Мишка, поскольку Тильда в основном глядела в тарелку.
— В коммуне Христиания, это на месте бывшего Копенгагена. Помните: Гамлет, принц Датский…
Максим Максимович покосился на Раису Прохоровну:
— Экономический и духовный блоки дали согласие на создание коммуны? Мне казалось, что социальные реликты…
Она не успела ответить, затараторил неугомонный Мишка:
— Они всеми руками за разнообразие! Мама, правда? Коммуна — образец иного мышления, и это для мира полезно, чтобы видеть, куда идти.
— Или куда не заходить, — хмыкнул Максим Максимович.
Больше никто в дискуссию отца и сына не вмешивался, все с любопытством слушали.
Глаза у Мишки сверкали, щеки раскраснелись — он давно так много и так жарко не разговаривал вслух:
— Истина рождается в спорах, и чем больше мнений — тем больше…
— Точек зрения, — перебил Максим Максимович, — а истина здесь ни при чем.
— Точки зрения сталкиваются, и какая-нибудь со временем побеждает. А историю пишут победители. Общепринятая истина — засохшая старая карга, ее почитают за возраст, а не за содержание. Наша истина тоже может победить, для этого мы и живем собственной, ни на кого не похожей жизнью — хотим доказать, что жить по-другому можно, и это тоже хорошо. Возможно, даже лучше, чем у всех.
— Спасибо за слово «возможно», — кивнул Максим Максимович. — Значит, еще не все потеряно, мозги работают. Ну, опиши прелесть вашей жизни кратко и емко.
— Коммуна — это когда нет денег и все общее.
— Секс, наркотики, рок-н-ролл? — вспомнил Максим Максимович девиз коммун двадцатого-двадцать первого века.
