— Именно, — подхватила Кинга и добавила: — И никаких запахов.
Теперь обе рассмеялись. Ивона с минуту смотрела клип на экране телефона, но Кинга вскоре включила сборник «Iло i сябры», который в этой компании, видимо, был хитом, потому что, услышав мелодию, девушки тотчас закружили невесту в танце.
— Танцуй, танцуй! — кричали они. — И плачь! И мать пусть плачет. Без плача несчастье будзе.
Но Ивона лишь хихикала. Все дергались в танце на пятачке между мебелью и печью. Женщины постарше тоже покачивались в такт музыке. К концу диска помещение стало наполняться запахом почти испекшегося пирога. Одна из кумушек заглянула в духовку и позвала остальных. Те шумно сбежались.
— Кто-то сглазил, — пробормотала Кинга и подмигнула Ивоне. Обе засмеялись, но остальные не поддержали их. Они относились к предсказанию очень серьезно.
Каравай разросся так, что не помещался в печи. Между тем табло информировало, что до окончания выпечки осталось больше четверти часа. Ивона обратилась к одной из пожилых женщин:
— И что теперь?
— Если бы это была кафельная печь, мы бы разобрали ее и вынули каравай.
— Иначе плохой знак?
— Не должно быть ни малейшего изъяна.
Одна из женщин выхватила древнюю «нокию» из кармана цветастой юбки и понеслась к выходу. Ивона напряженно взглянула на мать. Вожена вознесла очи к потолку. Было видно, что ее раздражает беспокойство гостей. Она разбиралась в выпечке приблизительно так же, как в кузнечном деле, но здесь дело было в забобонах, а не в кондитерских тонкостях. Белорусских женщин прислал Петр. Богач, который должен изменить жизнь ее семьи. Она не могла позволить себе открытую насмешку. Золушка должна стать королевой. У Божены такого шанса в жизни не было.
— Может, вынем его по частям? Обрежем фигурки, тогда он спокойно выйдет.
— Каравай должен быть нетронутым. Завтра все будут его рассматривать, — ответила старшая. И решительно добавила: — Другого выхода нет. Придется разбить печку.
Мать Ивоны встала.
— Только через мой труп. Эта штука стоит больше, чем моя квартира.
Образовалась неприятная тишина. Старшая и Божена мерились взглядом.
— Сгорит, — сказала первая.
— Можно испечь новый, поменьше. Чтобы вышел вместе с этой фиговиной наверху.
Белоруска развела руками.
— Ваша воля, дорогая мать. Но о счастье дочери вы не думаете. Если пирог не удастся, то счастья не будзе. Каравай — это дар. Нельзя искушать судьбу.
— Плевать я хотела на эти ваши русские забобоны! — вдруг крикнула Божена. Теперь уже она была в бешенстве. — Это всего лишь кусок дрожжевого теста. И все!
В дверях образовался затор. Кто-то пытался пробраться через толпу. С вешалки упало несколько пальто. Шум стоял кошмарный. Глаза всех присутствующих немедленно повернулись в сторону двери.
В прихожей стоял невысокий мужчина с зачесанными назад белыми волосами и сигаретой в уголке рта. Несмотря на свои шестьдесят, он по-прежнему был весьма хорош собой, главным образом, видимо, благодаря смеющимся голубым глазам. Сейчас, однако, он пребывал не в лучшем расположении духа, о чем свидетельствовали стиснутые до предела челюсти.
— Я нашла отца невесты. Пан Давид разберет печь, и каравай будет спасен! — крикнула румяная женщина. Та самая, что выскочила как ошпаренная с телефоном в руках. Она ожидала похвал и радости со стороны присутствующих, потому что при выпечке каравая не мог присутствовать ни один мужчина, за исключением отца невесты, но нарвалась лишь на оглушительный гнев Божены.
— Вон из моего дома!
Женщины попятились.
— Вон со двора! — повторила приказ Вожена, а на случай, если кто-то не расслышал, добавила: — Валите, сказано!
Те, кто был ближе к двери, начали потихоньку выходить. Вскоре толпа поредела. Мужчина, однако, все еще стоял без движения, словно не слышал слов бывшей жены. Его интересовала исключительно дочь. Ивона рефлекторно отступила на два шага назад.
— Хорошо, что вы позвали меня, матушка, — сказал он цветастой юбке. — Я ничего не знал. Весь город знал, а отец невесты нет. Я не давал благословения на этот брак и не собираюсь.
— Пошли все к чертовой матери! — Вожена взбесилась и принялась швырять в женщин цветы, хлеб и подарки, принесенные ими. Дернула за провод и отключила печь. — Окончен бал.
Тем временем Давид Собчик подошел к дочери, едва держась на ногах. Ясно было, что он в продолжительном запое. Она позволила себя обнять, но сразу же вырвалась и испуганно отошла к стене. Ивона пыталась что-то сказать матери жестами, но та не смотрела в ее сторону. Она приближалась к мужу, словно собираясь его поколотить.
— Я не позволю тебе выйти за этого старого козла, — очень спокойно объявил отец.
Поднял руку. Что-то блеснуло. По комнате прокатилась волна паники. Женщины в ужасе проталкивались к выходу. Остались только подружки Ивоны. Вожена обратилась к ним:
— Тут вам не кино. Валите и вы… — Мат прозвучал как нежность. — А когда закроете дверь с другой стороны, позовите моих парней. И мигом, а то собак спущу.
Воспользовавшись тем, что муж отвлекся, Вожена бросилась на него с кулаками. Давид оттолкнул ее, она грохнулась на пол. Платье задралось, являя взору белые трусы, просвечивающие сквозь черные, зашитые на ягодицах колготки. Ножницы для разделки кур все еще оставались в руке отца невесты. Давид подошел и сильно стиснул плечо дочери. Ивона поняла, что ошибалась. Это было не вчерашнее похмелье. Отец был пьян как свинья.
— Ты понимаешь, за кого собралась?
— Оставь ее! — умоляла мать. — Не делай ей ничего плохого!
Давид замер, огляделся. Вокруг не было никого, кроме жены и дочери.
— Эту старую каргу тоже прикончу, если надо будет, — обратился он к дочери и указал на Божену. Потом наклонился к уху Ивоны и прошептал: — Бондарук — сын убийцы и сам женоубийца. И мне наплевать, сколько у него бабла. Она продала тебя кацапу. Понимаешь? Весь город смеется надо мной. За сколько ты продала своего ребенка, стерва? — Он направил острие в сторону Божены.
— Что ты плетешь, придурок?
Божена встала, одернула платье. Она была теперь спокойна, поскольку со спины к Давиду подкрадывались ее сыновья. Зубры не были детьми Собчика. Их отец — кочегар котельной на пилораме — умер от инсульта, не дожив до двадцати девяти лет. Осиротил троих сыновей и оставил беспомощную, молоденькую и хорошенькую тогда Божену без средств к существованию. Таким образом, молодая женщина с тремя детьми, ровесница Ивоны, вдруг стала вдовой. Чтобы содержать семью, она хваталась за все: уборку, шитье и, наконец, тайные эскорт-услуги. Это занятие оказалось самым простым и прибыльным. Единственное действующее заведение подобного профиля находилось в Беловеже. Однако в гостинице от мебельной фабрики часто требовался кто-то местный и побыстрей. Лучше всего, не выдающий своим видом принадлежности к древнейшей профессии. Божена как раз соответствовала этим требованиям. Трудно поверить, но тогда она была похожа на Одри Хепберн, скорее женщину-ребенка, чем секс-бомбу. Так же как Ивона, она была жгучей брюнеткой с ровно подрезанной прямой челкой и волосами до плеч.
