Я искренне сочувствую этому незнакомому пациенту. Мне и самой доводилось несколько раз побывать в реанимации.
Кто-то другой – кажется, моя соседка слева – разговаривает по телефону. У нее старческий, дребезжащий голос. «Так вот, доктор говорил мне принимать эти таблетки. Он говорил – по две. Каждый день. Вот я и делала так, как он говорил. А теперь другой врач говорит, что нужно было что-то еще».
Я уже и забыла, как шумно бывает в больнице, хотя в последний раз мне довелось побывать там не больше двух месяцев назад. Это было в Девоне, до того как до моих клиентов дошли слухи о моей болезни и мне пришлось снова уехать.
– Вики?
Занавеска отодвигается в сторону. Почему больничный персонал всегда разговаривает с тобой так, будто они хорошо тебя знают? В машине «Скорой помощи» это действовало успокаивающе, но сейчас мне не очень приятно такое обращение.
– Как вы себя чувствуете?
– Хорошо.
Я приподнимаюсь на локтях, морщась от боли. Устроившись поудобнее, я обнаруживаю на одной руке огромный синяк – должно быть, ударилась во время судорог под скамейкой.
– А где моя одежда?
– Она была вся порванная и испачканная после того, что произошло. Но вы не беспокойтесь. Мы с этим потом разберемся.
Меня охватывает паника.
– Но мне нужно что-то надеть, чтобы пойти домой.
– Боюсь, мы не можем выписать вас, если за вами некому присмотреть как минимум в течение двадцати четырех часов после приступа.
Медсестра снова поглядывает в свои записи.
– Здесь отмечено, что у вас нет никаких близких родственников. Может быть, есть соседка или подруга, которой вы можете позвонить?
И вдруг я все вспоминаю. То событие – вернее, события, которые меня так расстроили. Дэвид. Полиция. А потом та девушка на прогулке.
– Я могу побыть и одна, все будет в порядке. Я делала так раньше.
Это правда. Я лгала в других больницах, что дома у меня кто-то есть. Я запоздало понимаю, что следовало сделать так и на сей раз.
– Это может быть опасно. – Она говорит так, словно со мной все это случилось впервые. Что ж, она еще очень молода. Может, я ее первый подобный случай. – То, что с вами произошло… ведь это все очень травматично.
Я стараюсь говорить как можно увереннее:
– Для меня лучше не зацикливаться на приступе: я просто пью свои таблетки и надеюсь, что со мной это никогда больше не повторится.
Суеверие заставляет меня замолчать и постучать по дереву.
– Если вы сейчас проходите лечение, приступов не должно быть много, так что нам нужно разобраться, в чем дело. И я должна сообщить вам еще кое-что. Боюсь, к вам посетители.
Боюсь?
Она отводит глаза.
– Мы бы не согласились на их визит к вам, пока не были бы уверены, что вы уже оправились после приступа, но…
Она умолкает, не договорив фразу, и отдергивает занавески. Все в палате смотрят на меня. И не удивительно.
Передо мной опять та самая, уже знакомая мне парочка.
Медсестра отступает назад.
– Что ж, я вас пока оставлю, хорошо?
– Миссис Гаудман. Вики. – Рукопожатие детектива-инспектора Гэрета Вайна такое же беспощадное, как и в прошлый раз.
Я высвобождаю свою руку.
– Как вы узнали, что я здесь?
Он небрежно машет рукой, будто речь идет о сущей ерунде.
– Ваше имя появилось в сводке, когда вы поступили в больницу. Мне очень жаль, что у вас такие проблемы со здоровьем.
– Я стараюсь не воспринимать это как проблему, – словно обороняясь, отвечаю я. – Это просто часть меня.
Эту фразу я подцепила на одном из многочисленных сетевых форумов.
– И именно поэтому вы не упомянули про свое заболевание в прошлую нашу встречу?
Сладкое ощущение пробуждения после глубокого сна начинает улетучиваться. Вместо этого я чувствую неприятное покалывание кожи. Женщина, лежащая в кровати напротив, глазеет на меня. У нее лысая голова, и рядом с ней стоит капельница. Вероятно, рак?
– Мы можем задернуть занавески? – спрашиваю я.
– Конечно.
Мы остаемся втроем в замкнутом пространстве. Двое против одного.
Я прикладываю ладонь к глазам, чтобы защитить их от света длинной люминесцентной лампы наверху.
– От света вам становится хуже? – с любопытством спрашивает инспектор.
– Только от мерцания лампы, – уточняю я. – И от стресса. Ваш прошлый визит несколько выбил меня из колеи. Или известие об исчезновении Дэвида.
Инспектор моргает. Видно, что ему не хочется быть ответственным за еще один мой припадок. Мне удалось вывести его из зоны комфорта. Это хорошо. Женщина-сержант ничего не говорит, но все записывает. Нужно быть осторожнее.
– В таком случае, – внимательно глядя на меня, говорит инспектор, – вам следовало быть честной с нами с самого начала.
– Я и была.
Во рту у меня пересохло. Я прекрасно знаю, что он собирается сказать. Я ждала этого с тех пор, как сообщила ему, почему находилась возле его дома.
– Вы нашли моего мужа?
– Вашего бывшего мужа? Нет.
Голос инспектора звучит бесстрастно, но все это время он не сводит с меня пристального взгляда. Я чувствую мгновенную вспышку страха, но следом тотчас появляется уверенность, что все, конечно же, будет в порядке. У Дэвида всегда все в порядке. В отличие от других людей, которым не посчастливилось иметь с ним дело. Мне было известно о разных его махинациях, проворачиваемых под видом «благотворительных интересов». Он сам рассказал мне об этом, словно это было какое-то его достижение. Однако в тот момент я уже не могла ничего поделать. Я была у него на крючке.
Инспектор садится на стул возле моей кровати.
– Два дня назад вы сказали нам, что были возле дома мистера Гаудмана, поскольку вам нужно было посетить там своего старого врача.
Он называет моего мужа очень официально, и эта подчеркиваемая дистанция доставляет мне дискомфорт. Ведь это мужчина, которого я когда-то любила. Или, возможно, все еще люблю.
– Да, и я дала вам его номер.
– Верно. Это было очень полезно. Однако вы помогли бы нам еще больше, если бы сразу сказали, что у вас эпилепсия.
Вот. Ну, наконец-то кто-то решился произнести это вслух. То самое слово.
Я пожимаю плечами:
– Я думала, что это не важно.
– Не важно?
Мне кажется, или он повторяет мои слова нарочно, чтобы меня подловить?
– И вы принимаете лекарства, не так ли?
